роман "Свидетельство". Часть 4. Исчезновение.
Землетрясение произвело на меня, как и на всех нас, тяжелое впечатление. Впрочем, несмотря на это, несколько дней я чувствовал себя городской знаменитостью… Но уже через неделю мне не хотелось вспоминать о пережитом. И я поневоле задумался – уж не становлюсь ли я истинным сыном нашего города? Конечно, нельзя сказать, что я, как другие обыватели, совершенно забыл о трагических событиях. Но так как никто уже и вспомнить о них ничего не мог, мне стало казаться, что все это произошло ужасно давно. Так давно, что и мне хотелось бы поскорее забыть об этом.
Я снял новую квартиру и иногда мне теперь приходилось сожительствовать с женщиной, которая приходила ее убирать. Мне просто некуда было деться: столь настойчива была эта дама. Иногда, лежа под ней я жалел, что не женился на г-же Финк. Во-первых, она была гораздо меньше, а значит и намного легче моей нынешней сожительницы, а во-вторых, она хоть и была не менее плотоядна, но иногда любила меня бескорыстно и платонически.
От этих мыслей тоска нападала на меня. Я с грустью смотрел в окно. Но ничего радостного или приятного увидеть мне там не удавалось: прямо под моим окном на улице располагалась лишь большая куча мусора.
Как это ни покажется странным, именно тогда я стал так усердно работать и сочинение мое так быстро продвигалось вперед, что (наконец, свершилось!) через короткое время работа над книгой была почти закончена. Конечно же радости моей не было предела. Так долго я мучился над своим сочинением, так много размышлял о нем, так тяжело работал!
И вдруг я впервые задумался – а стоит ли мне вообще издавать мою книгу?.. Я не хотел идти в типографию и договариваться с наборщиком. Ведь наборщик, укладывая мой текст, будет долго щупать его своими руками. Судя по его раскрасневшейся физиономии, по ухмыляющимся усам, он обязательно сделает это. Всякий раз, когда я проходил по нашей улице, он снимал свою нелепую феску и раскланивался со мной. Как они вообще догадались, что я литератор? Уж не сказал ли им об этом прозорливый косильщик?..
Наборщик жил в типографии не один, целая орава белобрысых любопытных детей ела с ним за длинным столом. Этот бесконечный стол занимал всю комнату. Сквозь их немытое стекло я заметил однажды, как жена наборщика, огромная тетка, разлёгшись на этом столе, пыталась родить ещё одного ребёнка. Увидев меня, она осклабилась широким своим лицом и принялась подмигивать мне. Сорвав с головы шляпу, я побежал по улице.
Мне кажется, что типография эта никогда ещё не напечатала ни одной книги. Да и зачем? Если никто не умеет читать. Чем занимался наборщик? Такое впечатление, что вся его семья жила в ожидании. В какой-то момент мне даже показалось, что они, затаясь, только и ждут того часа, когда я постучу в их облезлую дверь.
Я попытался отогнать от себя эти глупые мысли. Но ведь если задуматься – все возможно. Если кусты терзают людей, оргии разрушают дома, а женщины стуча копытами, уносятся вдаль, то почему бы и наборщику не жить в ожидании книги. Мне стало казаться, что стоит только отдать ее, как все они – орда белобрысых детей, гигантская их мамаша и хохочущий усатый отец, рассевшись за бесконечным своим столом, начнут терзать мое сочинение. Они будут тыкать пальцами в мои буквы, придумывая слова, которые якобы написаны там, смакуя их и выплёвывая. Начнут бубнить их, взвизгивая от наслаждения и потирая белесые руки. Наборщик противным фальцетом примется выкрикивать якобы мои фразы, а тупая жена его, ничего не понимая, захохочет деревянным лающим смехом. Дети, мерзко картавя и пришепётывая, станут выкудахтывать мое имя, а их заспанные соседи, выглядывая из подслеповатых окон, ухмыляясь, протянут за моими страницами длинные свои руки.
Насладившись, наборщик тут же напечатает мою книгу. Все его друзья, бывшие посетители сгоревшего кабачка, схватят себе по экземпляру. Друзья его друзей, соседи и родственники приобретут мою книгу. И каждый, поставив её на запылённый комод, станет издали указывать на неё кривым пальцем и подмигивать своим детям. Они восстановят свой архив, куда свалят оставшиеся экземпляры и, приводя на нашу улицу заблудившихся путешественников, расскажут о том, что на их улице живу я - их писатель.
Эти фантазии преследовали меня. И хотя я пытался рассуждать здраво, они были сродни наваждению: я не мог отделаться от них. С другой стороны, приходило мне в голову, быть может, я и заслужил именно таких поклонников. Быть может, как раз они, не умеющие читать – и есть мои истинные ценители? Ведь вокруг нет других … Но все во мне восставало против подобной участи.
Работа над книгой была почти завершена. Но чувство, что кто-нибудь из соседей захочет пробраться в мою комнату и рассмотреть исписанные листы, не покидало меня. Поэтому я и не стал записывать мое сочинение.
Они не знали об этом. Однажды, когда я вернулся с прогулки, мне показалось, что комната моя в большем, чем обычно, беспорядке. Честно говоря, хотя я и не помнил, как она выглядела перед прогулкой, но подумал, что все же я не мог оставить такой кавардак.
Мне все больше стало казаться, что они охотятся за моей книгой. Но им не повезло - в моей комнате не было ни одного листа бумаги. Как страшно, я думаю, они были удивлены, не найдя у литератора пухлой рукописи. Конечно, мне удалось обмануть их: ведь книга хранилась в моей голове. Нет лучшего способа уберечь её от нескромных взглядов.
На следующий день на улице я столкнулся с нашим парикмахером. Мне показалось, что он подозрительно долго рассматривал меня. После чего вдруг предложил воспользоваться его услугами. Странно, я не помню, чтобы раньше он предлагал мне это.
А вдруг они догадались, как я хранил своё сочинение? Мне даже показалось, что, когда я возвращался домой, соседи перешёптывались, жадно указывая на мою голову. Я тут же взбежал на крыльцо и запер дверь на засов. «Боже мой, - подумал я, - неужели эти люди готовы на всё, ради того, чтобы завладеть моей книгой. А вдруг все это время они только и ждали, когда я закончу ее. А почему бы и нет? Они же готовы водить по городу своих отцов, привязав к их члену суровую нить. Или лакомиться упитанными младенцами…»
Мне стало нехорошо. Воображение мое работало с бешенной силой.
Я подошел к окну. Жители подозрительно прогуливались по нашей улице. Посреди нее, как будто случайно, гулял наборщик со своей рыжей оравой. Молча смотрели они на мое окно.
Я прижался лбом к запотевшему от дыхания стеклу. На крыльце заскрипели ступени. Видно, самые нетерпеливые поднимались к моей двери.
Нет, им никогда не завладеть моей книгой!
Всем телом я откинулся назад, разбил стекло и выпрыгнул вниз.
Komen