роман "Свидетельство"
Впрочем, в соседях моих не было ничего примечательного. Они собственно ничем и не отличались от остального населения города. По началу они казались мне вообще не особо заслуживающими внимания... Я был несправедлив к ним. Случай заставил меня познакомиться с этими людьми ближе и разделить с ними судьбу.
Дело в том, что через несколько месяцев после того как мне удалось спастись от влюбленной г-жи Финк, а г-жа Фиш ускакала в поля, в нашем городе опять произошло землетрясение. Но на этот раз, в отличие от дома, в котором проживал г-н Перл, наш дом почти не пострадал, но вот вокруг него произошли сильнейшие разрушения или как выразилась моя колченогая зануда-соседка - разверзлась бездна и в преисподнюю провалилось все, что соединяло нас с остальным городом. Как объяснил некий лысый, усатый тип, живущий на первом этаже и выдающий себя за учёного, произошли некоторые движения в поверхности земной коры, сдвинув какие-то пласты, что и вызвало очередное точечное землетрясение. Вот почему земля вокруг нашего дома провалилась в образовавшиеся пустоты, а сам дом каким-то чудом оказался стоящим на пике возникшего утёса с гладкими, словно отполированными краями. Спуск по ним в недра земли был равносилен падению в пропасть и навряд ли вызвал бы энтузиазм даже у самого сумасшедшего альпиниста, тем более что таковых в нашем доме и не было.
А кроме этого - вполне сносный климат, в котором мы проживали, изменился кардинальным образом и нам стало казаться, что мы переселились в тропические джунгли. Но у усатого псевдоученого и на это нашлось объяснение – оказывается, сильное тепловое испарение, идущее из расщелины, окружившей дом и послужило возникновению этого ужасного микроклимата. Причем совсем недалеко от нас, всего лишь через несколько десятков метров располагался наш город, в котором не произошло абсолютно никаких изменений. У нас же повсюду, даже сквозь стены квартир, стали прорастать диковинные цветы и растения, а сам наш дом покрылся лианами. Лианы эти так облепили его, так сжали в своих объятиях, что казалось ещё чуть-чуть и дом треснет, словно перезрелый арбуз.
Конечно, я сразу же вспомнил историю садовников и запаниковал, но здравый смысл взял верх – в данном случае, как нам объяснила считавшая себя ботаником г-жа Бромфель, это был «всего лишь тропический плющ». С чего бы она это взяла? Впрочем, и без познаний в окружающей флоре все мы быстро сообразили, что надо хорошенько закрывать окна, чтобы этот «тропический плющ» не смог проникнуть в квартиры. Но вскоре мы поняли, что это нам не поможет. На третьем этаже, пока г-жа Швицель пила чай у соседки, лианы разбили стекло, проросли в комнату, покрыли собой все стены и так запутали своими стеблями ее мужа, что, когда г-жа Швицель, напившись, наконец, чаю, вернулась домой – ее муж, опутанный со всех сторон лианами, висел посреди комнаты, словно муха, попавшая в паутину.
После этого случая нам пришлось наглухо забить окна. Теперь лианы не могли прорваться в квартиры. Но и мебели у нас поубавилось: на щиты для окон пошли крышки столов, шкафы и даже некоторые двери. В результате предпринятых нами мер набеги лиан прекратились, но в домах стало темно, как в каменных могилах. К тому же стены так нагревались за день, что не только дышать, но и просто находиться в квартирах стало невозможно. Население дома было вынуждено сбросить с себя всякую одежду, ибо любой лоскут материи, одетый на тело в эту немыслимую жару, превращался за каких-нибудь четверть часа в мокрую липкую тряпку. Только маленькими кусочками ткани, наподобие библейских фиговых листов, вынуждены мы были прикрывать свои тела, когда выходили на лестничные клетки.
Впрочем, на лестнице стояла ещё более невыносимая жара. Мы были лишены возможности выйти из дома: выходить, собственно было некуда, сразу у подъезда начинался обрыв. Сам подъезд нам пришлось заколотить от этих бесконечно ползучих вьюнов, тем самым окончательно загнав себя в ловушку и вконец отгородившись от внешнего мира, если то, что было снаружи можно было назвать внешним миром. Мы сидели в каменной клетке. Жители города, возглавляемые бесстрашным брандмейстером г-ном Эшем, на другой стороне пропасти сочувственно глядя на нас, в бессилии разводили руками. Жара росла. Спасения нам было ждать неоткуда.
Наконец, самые прагматичные из нас решили собрать всё население несчастного дома и обсудить наше горестное положение. Единственным местом, вмещающим такое количество людей, была лестница. Мы вышли из своих квартир. Чтобы увидеть друг друга, многим пришлось задрать головы, а многим свеситься вниз. Будущие ораторы, пробуя зычность голоса, высовывались в лестничный пролёт так далеко, что некоторые из них лишь в последний момент перед тем как в ажиотаже приветственного спича рухнуть вниз, были пойманы за ноги сострадательными соседями. Многие уселись, прижавшись к перилам и свесив в пролёт голые, давно немытые ноги. Некоторые сидели на перилах верхом. Вообще, каждый приспосабливался как мог. Это зрелище поразило меня. Жильцы нашего многоэтажного дома облепили лестницу, словно стая проголодавшихся обезьян.
На лестничных площадках стояла такая безумная жара, что даже самые стеснительные, а потому и самые выносливые из нас, после получаса ни с чем не сравнимых мучений, вынуждены были сбросить с себя последние лохмотья промокших насквозь лоскутов ткани, прикрывавших их потные взмыленные тела. Женщины сделали это последними. Смущаясь и глупо хихикая, стоя в самых неудобных позах, они ещё пытались прикрыться, но от невыносимого липкого зноя обливались потом всё сильнее и вскоре, утратив последние остатки стыда, расселись и разлеглись на бетонной лестнице, окончательно наплевав на приличия и выставив на всеобщее обозрение свои залитые потом тела.
Наконец-то, впервые я разглядел своих соседей. Их тела говорили столь много, что обыденный безликий соседский образ растворился, словно и не существовал никогда. У колченогой моей занудной соседки оказались, например, удивительные заросли пышных рыжих волос, разросшихся по круглому, словно мяч, животу и пухлым коротким ляжкам. А хромой г-н Притке неожиданно оказался обладателем большой отвисшей почти женской груди и толстого, загнутого крючком вверх члена. Я разглядывал своих соседей, словно впервые увидел их. У г-жи Швицель, чей муж подвергся нападению лиан, под широкой и бесформенной юбкой всё это времятаился огромный четырёхугольный зад, а у двух её мордатых сыновей под носовыми платками, которыми они до этого прикрывались - маленькие сморщенные понурые члены. У её мужа, похожего на большого голодного борова, спасенного ей из зеленого плена, пенис вообще оказался столь мал, что его ни за что невозможно было разглядеть.
Соседка с четвёртого этажа, глупо хихикая, поневоле продемонстрировала нам свои задорно торчащие вверх острые груди, напоминающие вымя молодой несовершеннолетней козы. А у г-жи Бромфель, и так славившейся в нашем доме своим бюстом и ботаническими способностями - грудь оказалась такой невероятной величины, что всё население дома не смогло сдержать восторженных возгласов при виде ее невиданных гигантских размеров. Пожалуй, по величине она даже могла сравниться с бюстом г-жи Вольц, столь внезапно ускакавшей от нас в неведомые луга. Сын г-жи Бромфель, этот юный, вечно блеющий вундеркинд, робко прижимающийся к материнскому заду, застенчиво поглядывал на обнажённых дам из-под её лохматой подмышки. А между тем у самого этого тщедушного создания из светлого кудрявого пуха, которым были покрыты его бледные, дрожащие от возбуждения ляжки, грозно глядел на окружающих тонкий и длинный, словно стрела папуаса, одеревеневший от долгого трения член.
Вообще, обнажение преподнесло нам сплошные сюрпризы: мы все увидели друг друга в неожиданном свете. Например, Брюкник, невзрачный господин средних лет, служивший привратником, преодолев смущение, с неожиданной гордостью сорвал с себя остатки набедренной повязки и явил нам гигантский, похожий на огромный бамбуковый ствол, напрягшийся фаллос. Г-жа Дриц, известная на весь город педикюрша и шоколадница, желая получше рассмотреть его, так перегнулась через перила, что её длинные, словно отдоенные груди свесились в пролёт лестницы. Завидев это, член г-на Брюкника буквально взмыл вверх. Остальные участники собрания не могли не заметить столь вопиющего факта. Хотя многие дамы и пытались изо всех сил проигнорировать его, стараясь как можно быстрее перейти к повестке дня, но и им это удавалось с трудом: взгляды их не могли оторваться от того удивительного чуда природы, что являл собой член г-на Брюкника. Население дома, пыталось не обращать внимание на собственное возбуждённое оживление. Оно старалось сосредоточиться на обсуждении нашего бедственного положения. Но внезапно, тощая с отставленным низким задом девица Клейстермахер, вдруг возопив, набросилась на огромный фаллос скромного Брюкника.
Все, свесив головы и затаив дыхание, молча наблюдали, как девица эта, обхватив гигантский член обеими руками, прижалась к нему всем своим худосочным телом и неистово терлась об его мощный ствол, издавая страстные, нечеловеческие крики. Вопли её были похожи на рыдания, что вырываются в ночи у одинокой стенающей гиены. Наконец, не выдержав призывного этого воя, со скоростью рыси педикюрша Дриц, бросилась вниз по лестнице и оттолкнув нахальную Клейстермахершу, завладела чудесным предметом, стиснув его и прижав к своей отвислой груди. Но девица, несмотря на кажущуюся субтильность, пихаясь локтями, не собиралась сдаваться: она вновь вцепилась в член г-на Брюкника. Казалось, что именно это борьба за овладение фаллосом скромного привратника явилась сигналом для всего благонамеренного населения нашего дома, чтобы дать, наконец, выход столь долго сдерживаемым страстям.
Обладательница ботанических знаний и невероятного размера грудей г-жа Бромфель, неожиданно для себя самой прокричав тонким голосом что-то в высшей степени неприличное, сорвала с носа академическое пенсне и с ловкостью мамонта средних лет, перемахнув целый лестничный пролёт, прыгнула на г-на Швицеля, лягнув при этом его толстую замешкавшуюся супругу. Что могло привлечь эту женщину со столь выдающимися данными к неразличимому даже при сильном увеличении члену г-на Швицеля? Воистину, загадочен путь любви...
Отчаянный прыжок учёной г-жи Бромфель сдвинул невидимый рычаг на весах небесной любви, и чаша, переполненная невыраженными страстями, ухнула вниз. Люди неузнаваемо изменились, как будто именно в это мгновение им вдруг удалось сбросить с себя, наконец, оковы семейных уз, прежних привязанностей и опостылевших манер. Словно вся их предыдущая жизнь оказалась лишь жалким подобием их настоящих страстей и чаяний. Они мчались по лестнице, перепрыгивая через ступени, прорываясь сквозь обнажённые залитые потом тела к объектам своего нежданно вспыхнувшего вожделения.
Они соединялись в странные группы: попарно, по трое, впятером, изнемогая от возбуждения, падали они на бетонный пол, пристраивались на неудобных ступенях, пальцами, сведёнными неистовой судорогой впиваясь друг в друга. Женщины, в обыденной жизни ведущие себя всегда столь застенчиво, на вторых после своих супругов ролях, быть может в силу именно этого, первыми откликались на неумолчный природный зов и, уже не отдавая себе отчёта, неистовствовали со всею силой, на которую только были способны. Какая-то пожилая дама, подставив свой вскинутый зад юному тщедушному отпрыску г-жи Бромфель, вцепилась зубами в железную планку перил и грызла её, яростно и зловеще рыча. Г-жа Швицель, с необычайной проворностью ворочая громоздким задом, сладострастно елозила под целой семьёй лилипутов с шестого этажа, которые всем многочисленным семейством, состоящим из двадцати одного человека с тётками, дядьями и бесчисленными чадами, скопом накинулись на неё. Никто из соседей никогда не мог отличить их друг от друга, а сейчас в порыве страсти — это сделать было уже совсем невозможно. Да, впрочем, видимо, г-жу Швицель в её настоящем положении это вовсе и не интересовало. Действительно, что ей было за дело - кто именно: мать или дочь, отец или сын, в этот момент жадно припал к её плоти. Тем более, что одновременно столько маленьких ртов, рук, ног и половых органов блуждали по поверхности и внутри её мягкого тела, что идентифицировать каждый из них не было никакой возможности.
В то самое время, когда лилипуты всем племенем накинулись на соблазнившую их Швицель, прямо передо мной, на площадке, разворачивалась не менее сумасшедшая картина: знакомая мне благочинная бабушка вместе с малолетним внуком неожиданно набросилась на свою закадычную подругу из квартиры напротив и, повалив её на бетонный пол, по-медвежьи урча, впилась в её распахнутые старые ляжки. Малолетний внук, обхватив пожилые груди, победно визжал. А тем временем на шестом этаже мужчина с седой распушенной бородой и кривыми ногами подвергся атаке плотоядной тёщи и двух своих длинноногих грудастых дочек. Тёща страшно призывно кричала, а дочери с остервенением терзали длинный, уставший, похожий на старый садовый шланг, член своего отца.
Всё происходящее вокруг меня разворачивалось со скоростью, достойной кошмарного сна. Соседка с четвёртого этажа, обезумев, бросила перед собой на четвереньки двух мордатых сыновей г-жи Швицель, схватила их, словно битюгов за узду, за их сморщенные несчастные пенисы и пыталась вонзить свои острые груди в их толстые неповоротливые зады. Сыновья г-жи Швицель, закинув головы, восторженно блеяли. Эта группа напоминала какую-то классическую скульптуру времён позднего Ренессанса. Но какую именно я не успел решить, потому что в этот момент моя колченогая соседка ураганным вихрем налетев на меня, сбила с ног и, усевшись на меня верхом, мохнатой рыжей шерстью своей забила мне рот. Я почти перестал дышать. Ничего не видя сквозь кусты её длинных волос, я мог разглядеть только части распахнутых, сотрясающихся в неистовом ритме тел, которыми была усеяна вся лестница многоэтажного дома. Я чувствовал, что ещё немного и эта похотливая хромоногая особь удушит меня. Собрав все силы, отчаянным броском я скинул с себя её цепкое тело.
Но не успел я вскочить на ноги, как она, словно питбуль, мёртвою хваткой вцепилась в мой член. Я отбивался как мог, пытаясь стряхнуть с себя рыжую тварь. Наконец, кое-как мне удалось это. Я рванулся вперёд, краем глаза успев заметить, как она, вскочив на четвереньки, с оглушительным гиканьем бросилась за мной вдогонку. Я устремился вперёд. Карабкаясь по грудам мокрых пыхтящих стенающих тел, я чувствовал за своей спиной горячее дыхание ненасытной преследовательницы. С трудом одолел я четвертый этаж. Колченогая не отставала. Распластанные по лестнице люди, обуреваемые ненасытной страстью, кряхтели, стонали, рычали и плакали. От ужасных этих непереносимых воплей хотелось убежать, спрятаться, скрыться, засунуть голову под одеяло и накрыть её мягкой подушкой. Но я не мог этого сделать. Погоня настигала меня.
С третьего этажа доносился мерный пронзительный, заглушающий все прочие стоны крик - там терзали г-жу Бромфель. Клубок тел, покрывающий эту лестничную площадку перемещался из одного её конца в другой. Это человек десять соседей, подмяв под себя учёную даму, разделывались с её грудью. Как будто бы десять взъерошенных, сошедших с ума петухов топтали одну невероятных размеров курицу. Соседи грызли г-жу Бромфель со всех сторон. Похоже было, что, не сходя с места, они как будто хотят пожрать её удивительные груди. Предводительствовала ими ошалевшая Клейстермахер. Это она мерно вбивала огромный бамбуковый фаллос Брюкника в растерянное лоно любительницы растений. Это её размеренный ритмичный крик, сливаясь со стоном подмятого привратника и хрипом Бромфельши раздавался по всем этажам. Невольно все остальные участники этой невероятной, первобытной, невесть откуда взявшейся на нашу просвещённую голову оргии, входили в такт их криков.
Вся лестница, от первого до шестого этажа, стонущая на сотни голосов ходила ходуном, двигаясь в одном размеренном ужасном движении. Ритм этот сводил меня с ума, он гипнотизировал. Каждый новый шаг давался мне с адским трудом, я не мог вырваться из рамок этого завораживающего такта. На площадке пятого этажа, перелезая через чью-то огромную студенистую трясущуюся тушу, я оглянулся. Соседка, видимо, решив на минуту передохнуть, запихнула в себя чей-то немолодой член и усевшись на живот его обладателя, скалила мне зубы. В это время слоновья туша, на которую я взбирался, словно на гору, вздыбилась, закричала и я кувырком полетел с неё вниз. В последний момент, вцепившись в чью-то отвисшую грудь, я затормозил свой полет, остановившись на расстоянии какого-нибудь полуметра от своей преследовательницы. Та только щёлкнула зубами. Со скоростью ящерицы на четвереньках я стремительно начал новое восхождение. Я уже почти преодолел шестой этаж и перед глазами моими мелькнул люк, через который в крайнем случае я мог бы попасть на крышу, как в этот момент меня схватили за член и прямо на ходу засунули его в чьё-то алчное лоно.
Я отчаянно пытался вырваться, краем глаза наблюдая, как неукротимая рыже-мохнатая тварь огромными прыжками догоняет меня. Но лоно, в которое по ошибке попал мой член, сжалось с неистовой силой и ни за что на свете не хотело расставаться с моим несчастным фаллосом. В последнем могучем прыжке взвилось колченогое рыжее тело, но в этот момент раздался ужасающий скрежет, что-то сломалось, сдвинулось и вся огромная лестница шестиэтажного здания, грохоча накренилась, дёрнулась и оторвалась от внутренней стены дома. Выламывая балки и выворачивая бетонные блоки, будто невесомые картонки, огромная лестница начала медленно, словно во сне, неостановимо проваливаться. Не выдержав резонирующего движения сотни людей, лестница падала в бездну. Жители дома, ещё не понимая, что происходит, продолжали биться в оргастических судорогах, а лестница, всей тяжестью своего бетонно-железного тела уже увлекала их за собой.
Люди опомнились, но было уже слишком поздно. Страстные крики сменились воплями ужаса. Всем своим весом лестница выкорчёвывала из стен последнюю железную арматуру. Люди сходили с ума, цепляясь за эти стены, срывая ногти и обдирая до крови пальцы, но железный скелет неумолимо тащил их вниз. Я изо всех сил рванулся наверх, в последний миг вырвав свой член из плотоядной вагины, и повис, вцепившись в скобу чердачного люка. В это мгновение лестница рухнула вниз. Она летела, словно огромный камень, запущенный чьей-то неосторожной рукой, увлекая за собой цепляющихся в безумной надежде несчастных людей. Страшный грохот, казалось навсегда оглушил меня. Последнее, что я увидел, был раскрытый рот г-жи Швицель с торчащим из неё маленьким откушенным членом. Где-то, уже вдалеке, внизу прощально мелькнуло рыжее шерстяное тело и искорёженная лестница, словно скелет немыслимого гигантского ящера грохнула, провалив своим весом подвал, о фундамент.
Я, висящий над бездной из шести этажей, остался один. Тишина накрыла весь дом. Снизу не доносилось ни единого стона. Лестница убила моих соседей. Я вцепился мёртвой хваткой в скобу люка. Я был единственным, кто остался в живых в этом доме. Мои руки начали деревенеть. Я почувствовал, что, если через мгновение мне не удастся подтянуться и уцепиться ногами за вбитую в стену скобу, я разделю их страшную участь. С третьей мучительной попытки мне удалось зацепиться. Господи, я благодарю тебя, за то, что ты спас меня в эту минуту!.. Мне показалось вдруг, что я слышу далёкий стон. Я посмотрел вниз. Там в груде железа, бетона и разорванных убитых тел не было ничего. Там была только смерть. Там некому было стонать. Я подтянулся и открыл щеколду люка. Выход на крышу был свободен. Я был спасён.
Я выполз на крышу. Я стоял голый на крыше высотного дома и передо мной расстилалась вселенная. Ничего не было вокруг меня, только бесконечное небо и солнце, восходящее на горизонте. Мне пришла было в голову глупая мысль, что всё население дома наказано за ужасные прелюбодеяния, но это не имело теперь никакого значения. В нашем доме не осталось никого, только я, стоящий с распахнутыми руками. Слышит ли меня кто-нибудь?!.
И тут я почувствовал легкое движение. Потом еще небольшой толчок. Я подумал, что вновь началось землетрясение. Но это было не так. Остов дома, оставшийся без внутреннего стрежня, медленно начал крениться на сторону. Я почувствовал себя на огромном океанском корабле, который потерпев крушение, постепенно и неотступно, заваливаясь на бок, уходит под воду. Это я, последний пассажир нашего Титаника! Тем временем дом все более и более наклонялся. Что есть силы вцепился я в ограждение крыши, закрыв от ужаса глаза, и словно в ночном кошмаре ждал, когда дом, как книжка-гармошка в гневе брошенная небесным ребенком, сложится пополам и погребет меня под собой.
Я плохо помню последующее. От удара я, видимо, потерял сознание. Во всяком случае первое, что я увидел, открыв глаза, был пышный ус брандмейстера Эша склонившегося надо мной. Он держал свою большую волосатую руку у меня на горле и в первый момент мне показалось, что он хочет меня задушить. Но разглядев толпу, собравшуюся вокруг моего распластанного на земле тела и расслышав рыдания г-жи Финк, я понял, что он лишь пытался нащупать мой пульс. Невольно вздох облегчения вырвался у меня. Заслышав его, толпа зааплодировала, дети запрыгали от восторга, а экзальтированная г-жа Финк бросилась меня целовать. Впрочем, ее довольно скоро, несмотря на отчаянное сопротивление, оттащили, а моим осмотром занялся недоповешенный в свое время г-н Руф. Вскоре он заключил, что я абсолютно здоров и кроме нескольких синяков и ссадин, никаких повреждений у меня обнаружено не было. Я легко отделался. Как рассказали свидетели, железный каркас дома был столь прочен, что дом наклонялся чрезвычайно медленно и только в последний момент рухнул, скинув меня на землю.
Мне повезло. Я пролетел всего несколько метров. Я оглянулся назад. Дом лежал огромным мостом между городом и тем местом, где еще недавно жили, радовались и умирали мои соседи.