Мои ноги по щиколотку в воде. Вся эта хижина, в которой мы с ним находимся - ветхое строение. Пол её прогнил, и вода проступает сквозь щели. Местность вокруг заболочена, а сверху дождь колотит по тугой соломенной крыше.
Я нахожусь здесь уже давно, но у меня нет времени взглянуть на часы. Восточный же календарь, висящий на стенке, ничего не говорит мне. Иероглифы его, выписанные некогда старательной кистью, расплылись от сырости, и краска их полиняла.
Я думаю, что человек сидящий напротив меня в круглых очках - мой следователь. При этом я не кажусь себе обвиняемым или свидетелем. Я не совершил ничего, в чём мог бы обвинить меня этот безликий представитель неизвестной мне власти. Да и рассказать мне ему нечего - все происшествия в моей жизни прошли мимо меня. Один вопрос заботит меня постоянно: что расследуем мы, сидя в этой хижине, промокшей насквозь?
Мой дознаватель - мы почти подружились с ним. И хотя большую часть нашего времени мы проводим в молчании, всё равно, не часто так подолгу приходится беседовать с человеком. Он рассказал мне о четырёх истинах Будды. Они тревожили меня до рассвета. Но я нем перед Востоком. Да и он не слышит меня. Что сказать нам друг другу?..
Следствие ведётся основательно и размеренно. К чему должно привести оно? Человек в очках не задаёт мне вопросов. Они неуместны. Ведь ответы мои известны ему наперёд. Навряд ли мне удастся что-нибудь скрыть от него.
Этот дождь сводит меня с ума. Он колотит по тугой соломе и вот уже верхний её ряд разбухает и капли сочатся с переплетённого потолка… Чего он ждёт от меня? Я готов был бы поведать ему некую тайну, но, увы, я не обладаю ею. Однако, я чувствую всё больше и больше, что именно я - являюсь предметом расследования. И не беда, если бы обсуждались мои поступки. Так немного я совершил их за свою жизнь. Но к ним он равнодушен.
Единственное, что интересует его - это то, чего у меня нет. Это помыслы: то безумие тайных желаний, что приходят к кому-то по ночам. Весь этот мир, в котором они воистину только и существуют и которым не могут поделиться ни с кем. Мир, населённый фантазией, ужасом и пороком, в который кто-то из них уходит, оставшись наедине с собой. Те желания, о которых они с трепетом и смущением вспоминают при дневном свете. Помыслы, что кощунственны по самой сути, и о которых не могут они утром думать без содрогания. Только ночь способна примирить их со сновидениями. Только шёпотом, самому себе, зарывшись в истерзанную постель, могут они поведать о них… Странно, что я никогда не испытывал ничего подобного.
За стеной хижины тихо клокочет вода. Может быть дождь залил уже всю сушу и хижина наша, сорвавшись, отправится в бесконечное плаванье по безмерной этой воде. Расследование станет ненужным и я, не поняв ничего, вновь погружусь в сладкую безмятежность покоя, в размеренную тихую жизнь без признаков треволнений...
Но мечтам моим не дано сбыться. Я чувствую время. Оно существует отдельно от меня. Время заполняет пространство промокшей комнаты. Его можно ощутить кожей. До него можно дотронуться. Время сдавливает меня. Я задыхаюсь. Несчастная хижина, как бутылка, заполнена временем до краёв. Ещё немного и время, обрушившись на меня, вытеснив, выдавив из бутылки, выстрелит мною в пространство.
К чему приведёт это следствие? И будет ли вынесен приговор? Мой следователь терпелив. Он - человек Востока. Его время не изчезает ежесекундно, оно медленно плавится в мареве комнаты. Следователь сидит, аккуратно поджав свои маленькие ступни в деревянных сандалиях. Постанывает его бамбуковое кресло, скрипит хрупкий стол, сплетённый из тростника. Неужели мне нечего поведать ему в ответ на долготерпение?..
Ещё немного и я сознаюсь в намерении уничтожить вселенную! Но мудрый мой собеседник только тихо посмеивается в ответ. Ему нужны истинные желания. Яростно пытаюсь я вытащить из себя нечто подлинное, неистовое. Хотя бы намёк на это. Но всё существо моё не откликается на подобный призыв. Я чувствую себя маленькой стеклянной фигуркой, что только мечтала некогда стать настоящей и мучиться по ночам, трепеща и страдая от разрывающих душу желаний. Я устал, смертельно устал от кричащей своей немоты.
Капли, тяжело падающие с ненадёжного потолка, бьют о стол. Они звенят, ударяясь о медную пепельницу. Эти иероглифы, вымокший календарь, плавающие циновки на ветхом полу и вода, сочащаяся сквозь стены, говорят о том, что расследование подходит к концу. Круглолицый следователь всё также улыбается мне и как болванчик кивает восточной своей головой. Вода всё прибывает в комнату и с потолка уже льют одинокие худые ручьи. Я промок и ноги мои по колено в воде. Мне нечего поведать ему, себе, целому миру. Я просто лист, чистый лист неплотной бумаги, на котором величайший художник ничего не изобразил старательной кистью. Желанья и помыслы были робки. Боль не была непереносима, а страсти тихо скончались, не успев завладеть мною. Мне нечего крикнуть миру.
Следователь мой вежливо улыбается. Расследование закончено. Хижину заливает вода. Просачиваясь во все щели, она подбирается всё ближе к моему подбородку. Тонкие ремни, которыми я накрепко привязан к единственному стулу с высокой спинкой, разбухли и врезались мне в тело. Быть может успею я ещё что-то крикнуть до того, как вода зальёт мой распахнутый рот. Но следователь, отфыркиваясь, уже плывёт неумело по комнате и машет мне на прощанье узкой мокрой ладонью. Вот он подтягивается на руках и исчезает в проёме окна. Последнее, что я вижу - обрывок календаря, теченьем сорванный со стены и плывущий ко мне в бурном потоке.
Только сейчас, задыхаясь, понимаю я, что изображают эти иероглифы. Истину Будды выписала широкая кисть. «Освободись от страсти» - гласит она. Я невольный бессмысленный её исполнитель…
Судорожно пытаюсь схватить я воздух. Обрывок календаря залепляет мне рот.