Вадя и Ицик, несмотря на их дружбу, были совершенно разными людьми. Чтобы окончательно убедиться в этом, стоит внимательно приглядеться к обоим, начав с их детства.
Воспитание Вади
Каждое живое существо на нашей планете подвергается воспитанию. В основном, как известно, оно состоит из знакомства с поступками, которых не следует совершать. Антилоп воспитывают львы, мышей кошки, орлы - мелких живых существ, крокодилы – всех остальных. Вадю воспитывали родители. Как-то они прочитали в Большой Советской Энциклопедии, что цель воспитания – это "изменения в человеке, осуществленные под воздействием специально подготовленных планомерно проведённых воспитательных акций и действий". Вадиным родителям очень понравилась эта формулировка и они стали размышлять – какие бы такие придумать специальные воспитательные акции и действия? Вскоре им удалось изобрести такие полезные акции, что Вадя запомнил их на всю жизнь. Во-первых, мама начала играть с Вадей в прятки. Вадя прятался, а мама с большим веслом (они жили на берегу Малой Тунгусски) ходила и искала его. Если ей все-таки удавалось его найти, она била его веслом по голове. Она считала, что это закаляет Вадю и дает ему опыт выживания. С тех пор Вадя научился хорошо прятаться. Во-вторых, папа брал его с собой на речку и бросал в ледяную воду. Как ни странно, Вадя умудрился не утонуть, а, наоборот, научился плавать среди льдин не хуже опытного тюленя. Еще папа любил завести Вадю в тайгу и убежать. А мама сидела на
дереве и в бинокль смотрела, доберется ли Вадя когда-нибудь домой. Иногда еще Вадю запрягали в упряжку, и он, проявив невиданное упорство, должен был доказать, что умеет бегать не хуже лаек. Ибо папа всегда учил его, что он не собака, а человек, который звучит гордо! Таким образом родители воспитали в Ваде силу воли, бесстрашие и умение ориентироваться.
Воспитание Ицика
Родители Ицика для его воспитания избрали совсем иную практику. Папа, бывший албанский рядовой, замучивший всю семью строевым шагом, дрессировал Ицика по ночам. По тревоге Ицик должен был вскочить, одеться, выпрыгнуть в окно, обежать весь район, примчаться обратно, раздеться и лечь спать. И все это за восемнадцать секунд. Иногда папе не спалось, и тогда учебные тревоги бывали по три раза за ночь. Папа, вспоминая горную Албанию, был уверен, что и в израиль- ской армии надо будет с одним сухарем продержаться 18 суток на высоте тысяча метров, устанавливая полотнище с портретом вождя коммунистов Энвера Хаджи. Поэтому для тренировки он опускал трос с крыши в водосточную трубу и заставлял Ицика, ухватившись за него снизу, ползти внутри трубы на девятый этаж. В какой-то момент Ицик заполз так высоко, что, посмотрев вниз, от ужаса вцепился в трос зубами, словно питбуль, и ни за что в жизни не хотел их разжимать. Папа изо всех сил тряс водосточную трубу, но вытрясти Ицика ему не удавалось. Тогда папа вызвал ветеринара, который домкратом разжал Ицику челюсти. После чего приведенный домой Ицик маршировал семнадцать часов кряду без обеда и ужина. Папа хотел сделать из Ицика настоящего солдата. Но когда пришла пора идти в армию, его неблагодарный сын забился под кровать, и его за руки и за ноги долго вытаскивали подоспевшие санитары. Ицик визжал, как резанный, и, вспоминая папины ночные тревоги, бился головой об пол. После чего армейские психиатры признали Ицика негодным для службы. Но все-таки воспитание не прошло для Ицика даром - всю оставшуюся жизнь при слове "тревога" у него начиналась пляска святого Витта.
Ицик и образование
Увы, многие из нас испытали на себе муки просвещения. Плоды его часто были горьки. Но родители Ицика так не считали. Они думали, что Ицик - вундеркинд. Когда он родился, они страшно обрадовались, но Ицик, завидя их, сморщился и залился слезами. Тогда мама подбежала к зеркалу и заметила, что она совершенно растрепана. Тут ее осенило: новорожденный, увидев ее непричесанной, - зарыдал. После чего вся семья решила, что Ицик гений. Его немедленно отдали учиться музыке. Беда была в том, что у Ицика не было музыкального слуха. Чтобы не связываться с мамой, учителя переводили его из одного класса в другой, и Ицик с одинаковым успехом не смог научиться играть на пианино, скрипке и духовых инструментах. Единственное, что понравилось малолетнему гению – это тарелки. Ему пришлось по душе бить ими друг об друга. Ицик стучал ими весь день напролет. Пока наконец папа, совершенно сбившийся со строевого шага, не выхватил их у него и не запустил в окно, срезав верхушку соседской пальмы. На этом музыкальное образование Ицика завершилось. Но родители по-прежнему считали его вундеркиндом. При этом школа, в которой он учился, придерживалась иного взгляда. До 16 лет Ицик только блеял и иногда мычал. Потому директор школы со вздохом облегчения добился перевода Ицика в школу для УО. Некоторые расшифровывали эту аббревиатуру, как школа для умственно отсталых. Но мама Ицика была убеждена, что его перевели в школу для умственно одаренных. Ицику действительно кое-что удалось - он чуть не получил аттестат с отличием. К сожалению, этого не произошло, так как он не смог ответить на вопрос, сколько ему лет и где он живет. Возмущенная мама, убежденная, что подлые учителя зажилили отличие, добилась переэкзаменовки, но тогда уже Ицик не смог ответить на вопрос, как зовут его маму.
После этого он безуспешно учился в Кембридже, Оксфорде, израильском Технионе и даже в ПТУ No 631 города Младошкуринска, в далеком СССР, куда его послала по обмену студентами (благодаря папе) Коммунистическая партия Израиля. Правда, в последнем учебном заведении ему не удалось задержаться – через день ему подбили глаз, через два сломали ключицу и через три откусили пол-уха. На четвертый день он был отправлен на родину с напутствием наиболее сердобольных однокашников "валить в свою Жидовию и в Младошкуринск не возвращаться!" Благодарный Ицик клятвенно заверил их в этом. Но результаты обучения в университетах и одном ПТУ были уже налицо - Ицик разучился писать, читать, говорить и забыл таблицу умножения. Все это не помешало ему получить третью степень и стать Ученым всех наук.
Вадя и просвещение
Конечно, Вадя, учитывая страну, климат и характер, получил совершенно иное образование. Вадя, еще будучи ребенком, терял все, что попадало ему в руки, и так и не смог закончить свою родную малотунгусскую школу. Несмотря на то, что школа находилась всего в трехстах метрах от Вадиного дома, он никак не мог добраться до нее, не потеряв по дороге портфель. Понятно, что без портфеля Вадя не мог почерпнуть всю глубину школьных знаний. Тысяча шестьсот семьдесят пять раз Вадя выходил из дома с портфелем и героически пытался добраться до избушки на холме, которая и была его школой. Но ему это так и не удалось. 857 раз портфель выпадал из его рук. 618 раз соседская собака выхватывала его у Вади, уносила вдаль и закапывала в тайге. 91 раз на него нападали орлы, вырывали из рук портфель и уносили его как добычу. После чего, ознакомившись, видимо, с со- держанием учебников, с отвращением выкидывали пресловутый портфель из гнезда. 84 раза Вадю атаковали бобры, отбирали портфель и делали из него запруду, перекрывая течение Малой Тунгуски, чем вызывали наводнение в Восточной Сибири. И потому оставшиеся 25 раз Вадя нырял в разбушевавшуюся стихию, попадал в водоворот, тонул и бросал уже пойманный портфель на произвол судьбы. Продолжение его образования было не менее драматичным. Приехав в Израиль, Вадя поступил в университет и проучился там 23 года. Он был занесен в книгу Гиннеса, как старейший студент Ближнего Востока. Многие профессора, познакомившиеся с Вадей в начале его учебной карьеры, уже скончались. Вадя, регулярно приходивший на их похороны, скорбел вместе со всеми. В конце концов руководство университета не выдержало и выдало Ваде почетный диплом. Годы обучения не прошли для него даром. Вадя во многом поднаторел. Например, он научился громко и долго разговаривать на любую тему. Что и позволило ему в дальнейшем занять должность эксперта. Еще Вадя научился прислушиваться к чужому мнению. Достаточно ему было оказаться возле парочки влюбленных, как Вадя пристраивался рядом, внимательно слушал, кивал головой и обязательно вносил свои комментарии. Влюбленные убегали от него вприпрыжку. Тогда Вадя грустил, задумывался, после чего находил следующую пару и давал советы.
Женщина с веслом
Надо заметить, что познакомились Вадя и Ицик случайно. Вадя убежал от мамы, снял трехкомнатную квартиру и почувствовал себя счастливым. В это же время Ицик столкнулся на улице с неким маклером, который озадачил его вопросом: “Молодой человек, вам квартира нужна?” Ицик задумался и понял, что квартира ему необходима. После чего получил договор, где значилось, что в квартире живет еще и Вадя, но в задумчивости Ицик не обратил на это внимания. Впрочем, и после переезда, в течение двух недель он не замечал присутствия Вади и был уверен, что живет один. Вадя же, наоборот, заметив некоего человека, который по утрам занимал ванную и туалет, был чрезвычайно озабочен. “Кто бы это мог быть?”, - спрашивал он себя, когда Ицик, словно тень, проходил по квартире. В конце концов, в какой-то момент навестить Вадю приехала мама. Мама Вади была знаменитой женщиной. Когда-то ее скульптурные изображения стояли во всех Парках Культуры и Отдыха ее необъятной Родины. Дело в том, что именно с нее было слеплено одно из чудес социалистического реализма – девушка с веслом. Но об этом никто не догадывался. Мама, возмущенная подобной несправедливостью и взалкавшая славы, подала в суд. Но ей не повезло. “Мало ли у нас женщин с веслами!” – таков был несправедливый вердикт суда. С тех пор мама Вади разочаровалась в жизни, стала недоверчивой, подозрительной и всюду таскала за собой пресловутое весло. Она сразу заметила, что в квартире живет кто-то еще. Она стала допрашивать Вадю с пристрастием, кто живет с ним - не женщина ли? Вадя пытался оправдаться и говорил, что не знает, кто здесь живет. Тогда мама захохотала гомерическим хохотом, сунула в Вадю провод, достала из сумки походный реостат и стала увеличивать напряжение. Когда оно дошло до 240 ватт, Вадя не смог больше терпеть: волосы у него встали дыбом, руки и ноги затряслись, кожа потемнела, и Вадя превратился в негра. Но мама не
обратила на это внимания. Она заботилась о Ваде и потому хотела знать правду.
Наконец ее чернокожий сын признался, что в его квартире живет мужчина. - Ага, - закричала мама, торжествуя и забыв выключить реостат – Я так и знала, извращенец! В это время в квартиру вошел Ицик и, не заметив их, прошел между мамой и Вадей в свою комнату. Ночью мама, заняв боевую позицию с веслом наперевес, осталась охранять Вадю от злобного гомосексуалиста. Но мама уже не была той героической альпинисткой, что рожала Вадю на отвесной скале. Возраст брал свое - сон предательски овладел ею, и она заснула прямо под дверью. Посреди ночи она проснулась, чтобы пойти в туалет и на обратном пути, решив все-таки прилечь, перепутала комнаты. Ицик же был настолько худ, что, когда мама в темноте забралась на кровать, она его не заметила. Впрочем, как и он ее. Утром Ицик в задумчивости переступив через тело мамы, почистил зубы и ушел. Тут и мама проснулась, обнаружила себя в чужой постели, со сползшим одеялом, оголившем ее пожилое альпинистское тело. Она тут же решила, что была изнасилована ночью подлым геем и взревела: “Вадя!” Заспанный Вадя прибежал в комнату Ицика. При виде обнажённой мамы он закричал и закрыл глаза. Обнаженная мама при виде Вади тоже закричала, завернулась в одеяло и выскочила из дома, забыв реостат. Так закончилось первое мамино посещение Вадиной квартиры.
Словно рысь...
Маме Ицика, в отличии от мамы Вади, удавалось попадать в их квартиру не более раза в год. В эти редкие минуты она подскакивала к Ицику и душила его в объятиях. Ицик гнал маму шваброй, но она использовала любую возможность, чтобы взметнуться, словно рысь, и задушить Ицика. Ицик трепыхался в ее руках, как пойманная кошкой мышь. Поэтому он старался встречаться с ней как можно реже. Взаимоотношения Ицика и мамы были похожи на отношения философа Шопенгауэра с его матерью. Мать Шопенгауэра ничего не понимала в философских трудах своего сына. Сама же она писала романы исключительно фривольного содержания. В них было столько любви и неуемного пыла, что все удивлялись, как у такой страстной женщины мог родиться такой мизантропический сын. Мама Ицика тоже не могла понять Ицика: что означали все его научные мудрствования, оставалось для нее загадкой. Но она страшно гордилась им и рассказывала родственникам, что ни Дарвин, ни Эйнштейн, ни братья Черепановы в подмётки не годятся ее сыну. Кстати, мама Ицика была еще более подозрительна, чем мама Вади. Она всегда любила Ицика и всегда подозревала. Насколько всеобъемлющей была ее любовь, настолько же всеохватывающими были ее подозрения. Она полагала, что Ицик многоженец, и так тощ, потому что тратит все деньги на прожорливых жен. А иногда ей с ужасом казалось, что Ицик сделал операцию по изменению пола или назло ей работает ночным грузчиком, вместо того, чтобы получить Нобелевскую премию. При этом она была убеждена, что он болен несколькими смертельными болезнями и до сих пор жив лишь по чистой случайности.
Матриархи
Мама Вади любила Вадю не меньше, чем мама Ицика - Ицика. Вадя же боялся маминого посещения как огня. Частенько она врывалась к нему домой именно в тот момент, когда Вадя меньше всего хотел ее видеть, и, застав у него представительницу женского пола, немедленно выкидывала ее из окна. Она делала это потому, что была уверена – женщины так одолели Вадю, что у него совсем не остается сил, чтобы посетить маму. Выбросив очередную зазнобу, мама начинала убирать. Делала она это решительно и ультимативно. Мама убирала все, что только видела. После нее оставалась абсолютно пустая квартира. Как-то маму Ицика очередной раз охватил приступ материнской любви, и она, не сдержав чувств, купила Ицику конфету. Об этом узнала мама Вади, после чего немедленно принесла Ваде целую коробку шоколадных конфет. Тогда мама Ицика купила килограмм колбасы. А мама Вади – баранью ногу. В ответ на это Ицик получил целого копченого индюка. Эпопея закончилась, когда Вадя, выглянув в окно, увидел, как мамы, утирая пот со лба, толкали перед собой два вагона. Наперегонки они пытались довезти их до квартиры. 32 грузчика в течение 18 часов безостановочно разгружали еду в квартире Вади и Ицика. В результате Вадя был задвинут коробками в угол своей комнаты, а Ицик был заперт контейнерами в туалете. Мамы злобно посмотрели друг на друга и разъехались по домам. Долго еще из квартиры раздавались жалобные вопли рвущихся на свободу сыновей. Наконец через три недели Вадя и Ицик, съев ничтожную часть привезенного, проторили тропу и выбрались на волю.
Вадя и Ицик - антиподы
1. Память Несмотря на временное проживание в одной квартире, Вадя и Ицик, как мы и утверждали в начале этой главы, были совершенно не похожими друг на друга людьми. Все у них было разное. Даже память. Вадя, например, не мог запомнить номер своей машины, а Ицик вообще не знал, что у нее есть номер. Вадя не помнил, как называется его машина, а Ицик даже не предполагал, что у машины есть название. Они даже просыпались по-разному. Вадя, например, выпрыгивал из кровати, как солдат при звуке трубы. У него был большой опыт: если он, ночуя в тундре, вовремя не вскакивал на рассвете, его вместо ягеля поедали прожорливые олени. Ицик же, никогда не бывавший на родине Вади, наоборот, долго не мог проснуться. Он ползал по квартире и пытался одеться с закрытыми глазами. Забывал, что у него есть машина, а когда ехал в автобусе до университета, на ощупь обнаруживал в кармане зубную щетку. Он доставал ее и засовывал в рот. Пассажиры недоумевали: Ицик, закрыв глаза, стоял в трусах посреди автобуса и чистил зубы.
2. Чувство юмора
Разным у наших друзей было и чувство юмора. Если Ваде что- то казалось смешным, а часто это казалось смешным только Ваде, то он широко открывал рот и издавал такой громогласный, оглушающий звук, что его с трудом можно было принять за смех. Когда Вадя жил на родине в Туруханском крае, то смехом выгонял из берлог медведей. Стаи птиц подымались над тайгой и, в панике спутав полюса, улетали на север. Иногда охотники специально просили Вадю вспомнить что-нибудь смешное. Потому что, когда Вадя смеялся, белки теряли сознание и замертво падали с де-
ревьев. Охотникам оставалось только подбирать их с земли. Перебравшись в Тель-Авив, Вадя не изменил своим привычкам. Он по-прежнему широко открывал рот и издавал громоподобные звуки. Поначалу жители Тель-Авива закрывали голову руками и бросались на землю, думая, что ХАМАС обстреливает город ракетами. Но постепенно к Ваде привыкли и, только завидев, что он открывает рот, затыкали уши и стоически пережидали взрыв адского хохота. Совсем по-другому смеялся Ицик. Если о причине Вадиного смеха еще можно было с трудом догадаться, то смех Ицика был непредсказуем. Когда Ицик впервые в жизни, в возрасте 39 лет, увидел порнографическую картинку, он смеялся в течение четырех с половиной часов. А когда окружающие, не выдержав, спросили, что его так насмешило, он ответил: "Там словно машинки взобрались друг на друга и ездят, а зачем, и сами не знают". Интересно, что смеялся при этом Ицик так, как обычно смеются девушки в русских деревнях, хотя Ицик даже не знал, где находятся русские деревни и как выглядят в них русские девушки. Ицик зажимал рот ладошкой и смеялся в кулачок. Когда же Ицик задумывался, а это, собственно, происходило постоянно, брови его хмурились, лоб морщился, глаза вперивались со страшной силой в одну точку и можно было подумать, что сейчас Ицика от волнения хватит инфаркт. Часто люди полагали, что именно в этот момент рождается новая теория относительности. В действительности окружающие ошибались. Ицик обычно думал, позавтракать ли ему омлетом или крутым яйцом.
3. Сны
Даже сны у Вади и Ицика были такими разными, что люди только диву давались. Ицику всегда снилось, что он создал нечто ультимативное. Причем такое ультимативное, что охватило бы все науки зараз и объяснило бы все на свете. Ицик во сне сучил ногами и ликовал.
А Ваде как-то приснился вещий сон. Ему приснилось, что больше он не работает, а лежит на берегу моря на желтом теплом песке под солнцем. Солнце греет его и приятный ветерок овевает тело. Вадя лежит на песке и ест банан.
И так хорошо ему стало от этого, что он не выдержал и проснулся.
Он оделся, вышел из дома, быстро дошел до моря, купил по дороге банан и лег на песок. Ветер дул неспешно, светило солнце. Вадя не пошел на работу, а лежал и ел банан.