"Сага о Некумеках"
Происхождение Ицика
Род Ицика принадлежал к той малочисленной, но чрезвычайно активной части еврейского народа, которая всегда искала какую-либо несправедливость. Как только ей удавалось найти нечто подобное, она тут же бросалась ее искоренять. Прапрадед Ицика бегал по горам Италии с Гарибальди, участво- вал в восстании сипаев в Индии и пигмеев на реке Конго, но был бит англичанами, и печальный, вернулся домой в Бобринец. Прадед жил в Лондоне на одной улице с Карлом Марксом и, едва завидя его, бросался к гению с объятиями, отчего тот вздрагивал, бил прадедушку зонтиком и перебегал на другую сторону улицы. Дед еще мальчишкой успел повоевать вместе с бурами за свободу и громко спеть "Трансвааль, Трансвааль страна моя!" Но в связи с отсутствием слуха, был бит сначала зулусами, а затем и самими бурами. В общем, все родственники Ицика были так или иначе биты, в результате чего семья почти выродилась. Папа Ицика стал албанским рядовым, и на этом, видимо, революционная карьера рода завершилась. А уж Ицик, родившийся в Израиле, занялся наукой, окончательно нарушив тем самым традицию предков. Отстаивая свою инакость, каждую фразу Ицик начинал со слов “Я ученый!” При этом папа надеялся, что Ицик когда-нибудь одумается, и они вместе будут славно маршировать по квартире. Но Ицик не оправдал его надежд, и потому папе приходилось грустно печатать шаг одному. Мама же Ицика, наоборот, гордилась научной карьерой рожденного ею чада. Она была из семьи шепитовских башмачников, и потому карьера сына казалась ей высшим достижением родовых амбиций. Если папа недоумевал при виде отсутствия у отпрыска строевой подготовки, то мама преклонялась перед Ициком,
ибо таинственная его наука была ей неведома. У Ицика, как и у Вади, была фамилия. Она звучала гордо - Ицик Корнеплод. Он решил выяснить ее значение. В Институте Исследования Всего заведующая происхождением еврейских фамилий и жизни на Земле погрузилась в задумчивость. Конечно же, она сразу отвергла ботаническое происхождение фамилии. Через 18 месяцев Ицик получил ответ. За это время на примере его фамилии заведующая защитила докторат и убедительно доказала ее происхождение непосредственно от царя Соломона.
Ицик и родители
Как мы уже рассказывали, папа Ицика был рядовым. Вот как это случилось. Однажды папа случайно проезжал страну Албанию. Как раз в это время в коммунистической Албании не хватало солдат для борьбы за мир. Папу сняли с поезда и тут же призвали в армию. Но в связи с тем, что он не знал албанского языка, его определили в рядовые. Папе Ицика это так понравилось, что он прослужил 36 лет и, даже после того, как приехал в Израиль, носил албанскую форму и никогда ее не снимал. Как только его не уговаривали снять эту злосчастную униформу, но папа не поступался принципами. В результате, так как форма у него была в единственном экземпляре, она приросла к его телу. Снять ее даже при желании было уже невозможно. Так он и ходил всю жизнь, чеканя шаг, албанским рядовым. Мама же Ицика, наоборот, ходила в шляпках, на очень высоких каблуках и носила вуалетки. У нее были коротенькие ножки, маленькие ручки и большая голова. Если папа Ицика, как настоящий албанский солдат, всегда смотрел вперед и печатал шаг, то семенящая и едва поспевающая за ним мама стреляла глазками, подмигивала проходящим мужчинам и, подпрыгивая на каблуках, незаметно для папы рассылала воздушные поцелуи.
Ученый всех наук
Ицик, сколько себя помнил, всегда был большим ученым. Правда, он не мог ответить, что же именно является предметом его неустанной деятельности. Его коллеги в Израиле и за рубежом так долго пытались разобраться в этом, что в конце концов плюнули и присвоили Ицику почетное звание "Ученый всех наук". Его хотели еще избрать Академиком всех Академий. Но 28 мусульманских стран подали жалобу в ООН, и она приняла резолюцию "В связи с агрессивной политикой Израиля не считать Ицика Академиком всех Академий". Быть может, ученые и смогли бы когда-нибудь разобраться в предмете деятельности Ицика, если бы тому удалось хотя бы однажды добраться до какого-нибудь международного конгресса. Но ему не везло. Было множество случаев, когда вот-вот, казалось бы, Ицик уже прилетит на очередную конференцию и потрясет основы наук, но каждый раз этому что-либо препятствовало. То он забывал о дате конгресса, то не мог вспомнить, в какой стране он проходит, а то забывал местонахождение единственного в Израиле аэропорта Бен Гурион. Однажды Ицик, чтобы ничего не перепутать, даже договорился с мамой, что она подберет его на шоссе и отвезет в аэропорт. Встав на обочине, он был неприятно удивлен сильными фонарями, освещавшими автостраду. Он решил подождать в тени. Прошло время. Тьма сгущалась на скоростном шоссе, шедшем вдоль Средиземного моря. Мама долго искала Ицика. Она исколесила все дороги Израиля, но так и не сумела его найти. А он по-прежнему скромно стоял в темноте, ожидая ее. Так, задумавшись и не двигаясь, простоял он пятеро суток.
Его нашли грибники. Те редкие охотники за немногочисленными израильскими грибами, что сиротливо торчат в высаженных евреями лесах. Грибники увидели Ицика, одиноко покачивающегося на ветру. Они приняли его за диковинное дерево, которое, наряду с арбузами без косточек, вырастили израильские ботаники, погрузили в кузов и отвезли в город. В Тель-Авиве Ицик очнулся и на светофоре выскочил из машины. Грибники еще долго качали головами, удивленные новым видом скачущих деревьев.
Ицик и ораторское искусство
Ицик никак не мог добраться на международный симпозиум еще и потому, что коллеги все-таки старались не выпускать его за границу. Дело в том, что Ицик был полиглотом. Однажды, по ошибке приехав в Танзанию на научный семинар, который, как оказалось, проходил на Аляске, он немедленно выучил язык суахили и, вернувшись в Израиль, полгода разговаривал исключительно на нем. На все вопросы, обращенные к Ицику, он только разражался очередным суахильским монологом. Кстати, сама манера речи Ицика тоже была несколько странна: обычно словам предшествовало долгое блеяние, а последующее предложение было так витиевато, что к концу фразы Ицик уже забывал о ее начале. Блеял же Ицик, потому что не мог справиться с обилием мыслей, и его “э-э-э-э-э” было столь долгим, что слушатели невольно начинали ждать, когда он уже ускачет на пастбище. Тем более что, как сообщают энциклопедии, “в звуках, издаваемых овцой, можно расслышать не только блеяние, но и своеобразное похохатывание, рокот и фырканье. При этом блеяние овцы индивидуально, что позволяет другой овце ее опознать и понять”. К сожалению, рядом с Ициком, как назло, не оказывалось ни одной овцы, которая могла бы его понять. Кроме того, и само поведение Ицика было достаточно своеобразно. Он мог блеять несколько часов кряду, пока вдруг не замирал с открытым ртом, уставившись в одну точку. В это время собеседник не мог понять, жив Ицик или уже умер. А Ицик просто забывал, о чем он ранее блеял. Когда Ицик пришел устраиваться в очередной Университет, его президент попытался с ним познакомиться, но Ицик так блеял в течение трех часов, что президент сначала покраснел, потом стал багроветь, в результате его хватил удар и он умер, не отходя от кафедры. Не успели его похоронить, как на следующий день вице-президент Университета вызвал к себе Ицика. Ицик на этот раз блеял всего каких-нибудь полтора часа. Однако вице-президент оказался невротиком, зажал уши, стал, словно ужаленный, бегать по кабинету, вскочил на окно и выбросился с двадцать третьего этажа. Последний, кто предпринял попытку взять Ицика на работу, был заместитель вице-президента. Как только Ицик вошел в кабинет и издал первое “э-э-э”, зам. вице-президента тут же упал замертво. Похороны начали проходить ежедневно. Чтобы выжить, Университету пришлось выплатить Ицику отступного за то, чтобы он никогда больше не появлялся в его стенах.
Ицик и мистические предзнаменования
Однажды Ицик, страшно мучаясь, что не может написать ни одной научной строчки, заметил воробья, который уселся к нему на подоконник. Тот оглянулся по сторонам, посмотрел на Ицика и нагадил. Именно в этот момент на Ицика снизошло вдохновение. Тайна Вселенной раскрылась перед ним, и он написал сочинение под названием “Судьба мироздания”. Его труд в 723 страницы был переведен на 92 языка. После чего у Ицика наступил творческий кризис. И тут он вспомнил о воробье, изгадившем его подоконник. Он выскочил на улицу, чтобы поймать птицу. Но воробьи, к удив- лению Ицика, не желали быть пойманными. Он пытался схватить их, падал на них, но нахальные пернатые в последний момент ловко отскакивали и улетали. Тогда Ицик пошел в библиотеку и, не найдя инструкции по отлову воробьев, наткнулся на старинное руководство по ловле соколов. Руководство состояло из чертежей, начертанных рукой самого Леонардо да Винчи. Всю ночь Ицик трудился над веревочным силком, неуклонно следуя указаниям Леонардо. Под утро Вадя обнаружил его в гостиной, накрепко привязанного к люстре суровой нитью. Вадя долго освобождал друга от пут. Но Ицика уже ничто не могло остановить. На следующий день он купил четырех попугаев и одного заблудившегося в Тель-Авиве индюка. Ицик посадил пернатых на подоконник, сел за компьютер и поднял руки, как пианист, ожидающий взмаха дирижерской палочки. С ми- нуты на минуту должно было прийти вдохновение...
Но проходили часы, а оно не являлось. Руки устали... Тогда он сообразил, что упустил последнюю, самую главную деталь. Он быстро подошел к птицам и сказал: “Гадьте”. Но птицы не хотели ему помогать.
- Гадьте, - грозно повторил он. – Гадьте немедленно! - закричал он, теряя надежду.
Птицы гадить категорически отказались.
Ицик понял, что это никуда не годные птицы, а поймать нужно именно того воробья, которой и стал его Фортуной. Каждое утро на рассвете Ицик теперь выходил на охоту: в руках у него был сачок, с плеча свисал рыболовный трал, а на поясе красовался бредень. В результате это занятие столь увлекло его, что он забыл о причине охоты. Он так рьяно предался этому промыслу, что в конце концов побил китайский рекорд по отлову 1 миллиарда 96 миллионов воробьев во время Большого Скачка в Китайской Народной Республике.
Ицик и нашествие родственников
Как-то к Ицику приехали его дальние родственники из Австралии. Ицик открыл входную дверь. Они распахнули объятия, но Ицик, задумавшись, вышел за дверь, по привычке закрыв ее на шестнадцать оборотов, и отправился в аэропорт. Родственники удивились, но наслышанные о странностях Ученого всех наук, решили подождать Ицика и, расположившись отдохнуть, заснули после долгой дороги. Через некоторое время Ицик попытался сойти с самолета в Иране. Он думал, что там должен был пройти семинар всех наук. Власти Ирана были ошарашены: Ицик оказался первым израильтянином, который неведомым путем добрался до их страны. Сначала его решили казнить на центральной пощади, но в последний момент передумали – а вдруг Израиль скинет атомную бомбу. Поэтому не зная, что делать с евреем, на всякий случай Ицика продержали 34 дня в клетке для контрабандных животных, где он познакомился со всей фауной, запрещенной для ввоза в Иран. Там были два белых медведя, отобранных у русских туристов, один слон, изъятый у индийского паломника, и три гигантские черепахи, на которых приплыли пятьдесят восемь беженцев с Галапагосских островов. За тридцать четыре дня в голове Ицика созрела новая научная теория. Создавая ее, он, как всегда, глубоко задумался, не заметив, что сидит в клетке, но успев удивиться, как много белых медведей развелось в Персии. В то время, когда Ицик пытался проникнуть в страну аятолл, его родственники, проснувшись и обнаружив, что их закрыли, сначала приняли это за шутку. Но когда они решили пойти за покупками, то поняли, что не могут открыть врата этого форта Нокс.
Дверь в квартиру Ицика закрывалась на шестнадцать оборотов по вполне понятной причине. Такие чрезвычайные меры безопасности были приняты послетого, как папа Ицика, возмущенный нежеланием сына маршировать, попытался взять крепость с боем. После чего Ицик не только поменял дверь на бронированную и вставил в нее уникальный замок, но также забил все окна с двух сторон дубовыми досками. Потом укрепил стены железными листами и сверху обил их войлоком. В результате квартира стала походить отчасти на палату буйнопомешанных, а отчасти на неприступную тюрьму для особо опасных преступников. Первые семь дней родственники чувствовали себя неплохо, на восьмой хуже, потому что уже съели все продукты, которые нашли в холодильнике. И это несмотря на то, что Ицик никогда ничего не выкидывал, и за последние пять лет там накопилось много припасов. Родственники так и не поняли, что представляло собой большинство из них. Скорее всего, что-то из них было когда-то мясом, а некоторые предметы, по виду и вкусу напоминавшие булыжник, возможно, сыром. Впрочем, решение этой задачи было несложным. Дело в том, что Неучитель (о котором речь, как мы и предупреждали, пойдет далее) как-то спросил Ицика, соблюдает ли тот кошрут. Естественно, после этого Ицик немедленно распределил еду по разным полкам. Так что теперь желающие соблюсти заповеди легко могли сориентироваться, отделив бывшее молочное от бывшего мясного. Родственники так и сделали, но половина из них умерла, попробовав Ицикины угощения. После 31 дня голодовки выжившие родственники проголосовали за каннибализм и съели друг друга. Таким образом у Ицика стало меньше родственников на этом свете. Когда, наконец, Ицик был освобожден из клетки международными силами, оба белых медведя проводили его, чуть не плача. Они так привыкли к этому что-то пишущему сутки напролет человеку, так берегли его на черный день, когда их перестанут кормить вышедшими на пенсию арабскими скакунами, что были ужасно огорчены неожиданным поворотом судьбы. По возвращении домой Ицик открыл свой сделанный по спецза- казу замок, переступил порог квартиры и, так как родственники к тому времени уже успели полакомиться друг другом, он, никого не обнаружив, лег спать. Последний несъеденный родственник, учуяв запах свободы, выполз из холодильника, пронесся мимо Ицика, бросился в Средиземное море и, доплыв до Уганды, помог президенту Бокассе съесть трех оппозиционных министров. Когда Ицик узнал об этом, он опечалился. В принципе он любил родственников, хотя и опасался их. Ему казалось,
что все они должны быть похожи на его папу. Через три месяца ему сообщили, что его разыскивает еще один родственник из далекого Бобруйска. На всякий случай Ицик тут же вскочил в автобус и уехал на Красное море. Там купил акваланг и неделю просидел под водой, спрятавшись за коралловый риф.
Ицик и Сигизмунд
Когда Ицику, чтобы наконец отделаться от него, присвоили звание Ученого всех наук, он начал получать такое большое жалование, что его мрачный маленький сосед Сигизмунд не смог этого вынести и повесился от зависти. Правда, его вовремя вынули из петли. Но это ничего не изменило. Ужасна была судьба соседа. Он не спал по ночам – он завидовал Ицику. Сигизмунд был истинным мизантропом. Мало того, что ему не нравились люди, ему не нравились еще животные и растения. Но особенно - Ицик. Он поджидал его в подъезде, подскакивал к нему и, пугая, допрашивал, сколько тот заработал сегодня. Наивный Ицик называл непереносимую для соседа сумму. Сигизмунд завывал, кусал губы, бежал домой, и еще долго оттуда доносились его всхлипывания, стоны и крики бешенства. В очередной раз Ицик наткнулся на Сигизмунда, когда тот решил жениться. Но вовремя опомнился, решив, что жена будет слишком много есть и еще кого-нибудь родит! - Так-так, - заинтересовался проходящий мимо Вадя, - почем нынче младенцы? Сигизмунд немедленно достал походный калькулятор и долго шевелил губами. После чего в ужасе подытожил: “В две тысячи обойдется!” и горько зарыдал. Сам сосед экономил не только каждый шекель, но и каждый свой вздох. Поэтому дышалось ему тяжело, как и жилось. Сигизмунд ходил пешком на работу двадцать шесть километров, чтобы не тратить деньги на общественный транспорт. За едой он отправлялся в маленькую, зачуханную лавку, которая находилась в двух днях пути от дома, где продавалась колбаса с чудным зеленым отливом и селедка засола 1924 года. Однажды, после долгих уговоров, Ицик решил, наконец, пойти туда вместе с ним. Когда он, поспешая за Сигизмундом, еле дополз до лавки и протянул руку, чтобы попросить колбасу чуть менее зеленоватого оттенка, чем ее товарки, сосед воззрился на него ненавидящим взглядом. “Да Вы просто транжира!”, - завизжал Сигизмунд.
