Вадя и Ицик хотят спасти мир
1. Лекция
Как-то Вадя посмотрел подряд пять голливудских боевиков и решил спасти мир. Его так вдохновила эта идея, что он стал бегать по комнате и бормотать: - Как спасти мир, как спасти мир?! Ицик увидел, как Вадя бегает и позавидовал ему. Они стали бегать вместе и бормотать: - Как спасти мир, как спасти мир?! Наконец Вадя не выдержал и решил задать этот вопрос Неучителю. Но Неучитель, как назло, улетел в Лапландию. Тогда Ицик обратился к знакомому профессору слависту. Тот слыл знаменитым левым интеллектуалом. Вместо ответа он пригласил их на свою лекцию. Интеллектуал был человеком маленького роста с большой головой, подстриженной бобриком и покрашенной в знак солидарности в цвета палестинского флага. На его футболке красовался портрет Че Гевары. Друзья вошли в университетскую аудиторию, где любознательные студенты уже жаждали знаний. - Россия - далекая страна! - так начал профессор. - Там есть поля и озера, луга и горы, и много снега. Умом Россию не понять. Так сказал русский поэт. - А я слышал, - с места вставил невоспитанный Вадя, - что другой поэт сказал: “Пора, пора, ебёна мать, умом Россию понимать!” Профессор строго взглянул на Вадю.
- Он, наверное, еврей... Русская интеллигенция, - продолжил он свой экскурс в историю культуры северной страны, - всегда задавалась вопросами “Кто виноват?” и “Что делать?”. И хотя ответы на эти вопросы, казалось, были несложными, интеллигенция любила размышлять о них на досуге. Но давно уже на эти поиски интеллигенции мудрый народ дал свой универсальный ответ. Ответ в форме многозначного риторического вопроса-обсценизма “А хули!?” Задумайтесь об этой удивительной, полной смысла народной мудрости. Моя теория заключается в том, что эта страна с ее безбрежными просторами до сих пор существует именно потому, что ее народонаселение философски подходит к любому экзистенциальному вызову. В этом ее исключительность и особый путь развития. Возьмите, как пример, любую ситуацию. На улице страшный мороз, лопнули трубы, нет электричества, наступают басурмане. "Что делать?!" – в панике вопрошает интеллигенция. “А хули?..” – философски отвечает народ. Или другой пример - экономический катаклизм, диктатор у власти, нарушены права человека, из запасов еды – только водка. “Ну и хули?..” - недоумевает народ. Своим знаменитым "А хули?!" этот многонациональный этнос построил империю и победил врагов, разрушил империю и нашел новых врагов, которых обязательно победит! Этот всеобъемлющий ответ, воспроизводимый с разными интонациями от бодрого оптимистического звучания до праведного гнева, и является, на мой взгляд, квинтэссенцией национальной идеи, которую так долго искала эта замечательная страна! Недаром писал поэт:
Нам не страшны ни бес, ни ленность,
Ни дев игривые персты. Все это лишь – тщета да бренность.
На все ответим: "Хули ты!?"
Да, хули нам врага армады?
На то драгуны у нас есть!
Да хули нам царя награды,
Мундира голубого спесь?
Нам не нужна холопья радость.
О, нужды наши столь просты:
Была бы чарка, удаль, младость
И наш ответ: "А хули ты!?"
В заключении хотел бы отметить: неслучайно по нравственным ценностям эта страна опередила все народы мира. А недавно опубликованы последние российские статистические данные: по 100 балльной системе коэффициент духовности достиг там 145. Что ж, не зря великие мира сего утверждали - нет души более загадочной и нет страны более духовной! Вадя и Ицик слушали его, открывши рты. Вадя даже не узнал страну, в которой родился. После лекции профессор подошел к ним: - Вы спрашиваете, как спасти мир? – он оглянулся, наклонился к ним и зашептал неровным белым стихом, - Я знаю, как вам быть. Россия – Третий Рим, спасет заблудший мир! Помочь вам может лишь ее Начальник!
2. Далекая страна
Конечно же, Вадя и Ицик сразу отправились в аэропорт. Сначала они как всегда все перепутали и прилетели в Санкт-Петербург. По ошибке они решили, что Главный Начальник живет там. Когда Ицик вышел на Невский проспект и увидел всю красоту Северной Пальмиры, от счастья он упал в обморок и не мог прийти в себя трое суток. Ваде пришлось в бессознательном состоянии погрузить его в поезд и увезти в Москву. На Красной площади патриотически настроенные граждане водили хоровод вокруг статуи главы государства. Ваде показалось, что лидер, вырубленный из гранита и облицованный мрамором, подмигивает ему. Давно Вадя не был на своей бывшей родине и отвык от родного языка. За это время его нормативная и ненормативная часть поменялись местами. Последнюю использовали от досады и от восторга, в горе и в радости, рожая и умирая. Крыли матом школьники младших классов, студенты филфака, профессора и члены государственной думы. Крыли, на заседаниях, в семейном кругу и в детских садах. Немного времени понадобилось Ваде, чтобы вновь овладеть родной речью.
При этом он заметил и еще одно изменение, происшедшее с народом за время его отсутствия. Все стали писать книги. Если раньше, когда Вадя был маленьким, его страна была самой читающей страной в мире (ибо газету обязан был выписывать каждый сознательный гражданин), то теперь она, без сомнения, стала самой пишущей страной. Ее жители, победив безграмотность, так долго читали, что терпение их лопнуло и они стали писать. Разнообразными писаниями были заполнены все социальные сети, а тот, кто не овладел компьютером, писал на заборах и стенах подъездов. Сочиняли все: министры – о своей любви к вождю, коррупционеры о борьбе с коррупцией, чекисты - о том, как любить Родину, и даже сам вождь – о своей трудной, но счастливой жизни. И так хорошо Ваде стало от этого, так тепло, что невольно вспомнилось ему детство и чудесные сообщения о валовых победах при добыче чугуна. Вадя так вдохновился, что решил тоже что-нибудь написать. Он огляделся вокруг, приготовился к восторгу, но в голову лезли одни пасквили. В издательствах же его разочаровали: оказалось, он упустил время. Все разрешенные пасквили уже написаны, а про неразрешенные – как заметили в редакции – "бережёного бог бережет, а не бережёного конвой стережет!" Вадя представил, как его стережет конвой, и решил отказаться от литературной карьеры. Но ни Вадя, ни Ицик не забыли о своей цели. Они должны были встретиться с Главным Начальником, чтобы спасти мир. Но добиться встречи с ним оказалось труднее, чем спасти мир. Бывалые люди еще в Израиле предупредили их: соберите столько денег, сколько сможете, одолжите у знакомых и незнакомых, в конце концов ограбьте банк, но найдите в России нужных людей.
3. Чел
Первое, что им удалось сделать, это познакомиться с человеком, троюродная сестра которого была замужем за братом любовницы уборщика кремлевского двора. На их вопрос - может ли он познакомить их с главным Начальником - ответ был традиционным: "А хули!"
Ваде и Ицику объяснили, что им повезло: это знакомство стоит всего каких-то 5 тысяч долларов. Ицик немедленно заплатил. Через месяц ожидания оказалось, что троюродная сестра утонула, брат улетел на орбитальную станцию, а дворник сошел с ума. Друзья были очень огорчены. Но тут Вадя вспомнил русскую пословицу "первый блин комом" и перестал печалиться. Он вообще был оптимистом. И по своей израильской привычке всегда улыбался, даже незнакомым людям на улице. Это не прошло для него безнаказанным. Когда он заулыбался в первый раз, доброхоты его сразу предупредили: "Чё лыбишься, сука? Морду набьем!" И Вадя перестал улыбаться. Теперь он ходил мрачнее тучи, опустив глаза, и лишь иногда, быстрой походкой обгоняя прохожих, глядел на них исподлобья. Таким образом, его уже было не отличить от местных жителей. Долго Вадя и Ицик искали нужных людей. В конце концов, после того как они расстались с 25 тысячами долларов, им порекомендовали знакомого банщика, “у которого есть конкретный чел со связями”. Вадя с Ициком решили, что Чел – это имя и встретились с ним в ресторане. - Ну, что ж, закусон по-скромному, - сказал Чел, просмотрев меню, и заказал себе полкило черной икры и рюмку коньяка за 835 долларов. Затем последовал суп из мяса броненосца, приправленный плавниками рыбы Фугу и яйцами колибри. На десерт он попросил бутылку ламбардского хереса урожая 1837 года. - Это чтоб терки начать, - пояснил он. Ицик и Вадя из экономии заказали себе две корочки хлеба. Вскоре их заказ принесли: каждую корочку, облитую пищевым золотом, держала в открытой пасти полутораметровая севрюга, плавающая в соусе из белых трюфелей. Ицик и Вадя долго смотрели на это финансовое чудо кулинарного искусства. Съев все и выпив, Чел произнес:
- Ну, обкашляем? Про чё базар? - После чего, оглядев уставившихся на него друзей, перевел - Приступим к обсуждению интересующей нас темы.
- Да-да! - закричали одновременно Ицик и Вадя, боясь, что его скромный обед еще не закончен.
- Окей, как говорят у вас на Западе, - сказал Чел и посмотрел на стол. На столе ничего не было. - Еще заказать? – волнуясь, спросил Вадя. - Да нет, - ответил Чел, - мы ж хотели перетереть... - Да, - согласился Ицик, ничего не поняв. - Ну, так порешаем вопросы? - спросил Чел. - По-порешаем... - ответил Вадя. - А где капуста? Ицик встал и подошел к официанту. - Ты куда? - спросил Чел. - За капустой. - Обидка. Издеваешься? – удивился Чел. - Нет, - ответил Ицик. - Непонятка... Деньги давай! - А-а-а, - протянули Вадя с Ициком. Вадя полез в карман. - Ну чё, сколько притараканили? – небрежно осведомился их новый друг. Потом взглянув на Ицика, пояснил – Имеется в виду цена услуги в денежном эквиваленте. - Для начала - 500 долларов. В ответ Чел только захохотал. - А сколько? Тысяча?.. Две?.. Три?.. - Чел продолжал хохотать. - Вот пять тысяч, - сказали друзья, - У нас больше нету. - Печалька. Смешные бабки. На первый раз прощу. Положив деньги в карман, он произнес: - Лады. Чё надо? - Нам бы встретиться с Главным Начальником, - сказал Вадя. - Ок, - сказал Чел, - покумекаем. После чего встал и ушел. Официант вручил Ваде счет. У Вади помутилось в глазах, и он схватился за Ицика, чтобы не упасть со стула. Горестно посмотрели они друг на друга и решили голодать до конца своих дней.
Чел позвонил назавтра.
- Поляну накрой в 15.30, - коротко сказал он.
Вадя купил большой рулон брезента, и они с Ициком бросились искать поляну.
Местные жители рассказали им, как пройти на Большую Полянку. Улица оказалась такого размера, что брезента на нее явно не хватало. Пока они, перегородив движение, раскатывали его от угла Ордынки, им позвонил Чел и, обругав их лохами, приказал немедленно ехать в ресторан. Ицик посмотрел в словарь и объяснил Ваде, что лох - это "самец сёмги в брачном наряде". Ваде определение понравилось. В ресторане Чел опять немного перекусил, так что бумажник Ицика похудел втрое, и сказал: - Завтра на Сретенку, угол Сухаревки, подкатит тачка с Секретарем Шестого Помощника Депутата. Сказано это было так значительно и таинственно, что Ицик и Вадя затрепетали. - Будет стоить недорого, - вскользь заметил Чел, - 75 штук зелени. Вадя поперхнулся. Вскоре их удостоили встречи. В связи с торжественностью момента они на всякий случай надели белые рубашки и встали на тротуаре по стойке смирно. К ним подкатил красный феррари. Стекло опустилось, и в окно высунулась физиономия добродушного кабана. Человек подмигнул им и улыбнулся. Если бы они не знали о его высокой должности и ответственном положении, они сравнили бы его улыбку с оскалом вепря. Оглядев друзей, он сочувственно покачал головой, тяжело вздохнул и, явно из жалости к ним, назвал цифру - 300 тысяч. Вадя с Ициком потеряли сознание. После долгой мольбы и унижений, битья головой об асфальт и ползанья на коленях, они сошлись на 298 тысячах. Ицик и Вадя написали в Израиль и поклялись в верности нескольким семьям мафии. Назавтра сам Шестой Помощник пролетел мимо них на ролс- ройсе ручной сборки с пулеметными гнездами. Из хаммера сопровождения выскочили три человека в костюмах от Бриони с базуками наперевес, забрали у друзей рюкзак с деньгами и на ходу впрыгнули в машину.
4. Эпохальный прием
И вот наконец, после 11 месяцев ожиданий, затраты оправдались: произошла торжественная встреча уже не с шестым, а с самим Вторым Помощником Депутата. Колонна бронетранспортеров привезла Ицика и Вадю за город. Издалека они увидели ров, наполненный водой, и восьмиметровый забор с бойницами. Он ограждал от нескромного взгляда леса, поля, горы и реки. Титановые ворота медленно раздвинулись, и перед ними возник дворец, на флагштоке которого гордо реял георгиевский флаг. Двери его открылись, и они оказались в прихожей. В дальнем углу ее располагался бассейн с бегемотами. Вадю и Ицика провели в кабинет. Они увидели золотое кресло, на котором сидел небольшого роста человек в домашних тапках из горностая. На голове его красовалась соболиная тиара. Со стены нависал двадцатиметровый портрет лидера нации в полный рост. Сначала Вадя подумал, что перед ними Папа Римский, и хотел уже припасть к трону, но его вовремя остановили. Бесконечноногая вип-секретарь, одетая лишь в серебряные эполеты, сообщила им, что встреча проходит по протоколу. Его первый пункт гласил, что к хозяину кресла надо ползти по-пластунски, а добравшись до цели, долго вилять хвостом. В ответ на возражение Ицика, что у него нет хвоста, удивленная вип-секретарь сказала: “Нет так нет, но хотя бы горностая поцелуйте”. Ицик и Вадя доползли до Второго Помощника, схватили по туфле и бросились их целовать. - Ну ладно, ладно, - покровительственно сказал чиновник, шевеля пальцами ног, - принесли нам подарок? Подарок заключался в миллионе долларов, который раздобыли друзья. Для этого им пришлось заложить Вадину собаку китайских кровей и маму Ицика, а также продать христианам пару деревьев из Гефсиманского сада. И хотя Ицик считал, что его мама, заложенная в ломбард ради всеобщего счастья, должна была стоить огромных денег, Вадину любимицу оценили дороже. Тогда окончательно разочаровавшийся в маме Ицик прервал с ней всякие отношения. Кстати, мама Вади по собственному почину, в отличие от мамы Ицика, на которую перед ломбардом пришлось-таки надеть смирительную рубашку, заложила себя вместе с веслом на выгодных условиях во Всемирный банк.
- Ну? - спросил хозяин дома. Вип-секретарь тут же притащила большой чемодан с собранным друзьями миллионом. - Что ж, - сказал Второй Помощник Депутата, зевая, - подумаем. Он махнул рукой и 35 невесть откуда взявшихся человек обслуживающего персонала выставили друзей вон. Вип-секретарь помахала им рукой и напоследок по-дружески спросила: - А вы чего вообще хотели-то? Но водители уже нажали на газ, и колонна БТР унесла друзей из дворца. Прождав еще 18 месяцев, они позвонили Челу. За какие-то незначительные 80 тысяч долларов он вновь встретился с ними и сказал: - Ну, пацаны, включить терпелку. Время-то непростое. Думают. Вадя всполошился: - Постойте, но ведь мы не успели рассказать, в чем дело. - Да чего говорить, - по-отечески хлопнул его по плечу Чел, - Дело всегда одно. Чтоб был мир во всем мире! Сказав это, он расчувствовался, обнял напоследок друзей и исчез навсегда.
5. Тело
Вадя и Ицик решили ждать. За это время они успели осмотреть все достопримечательности столицы, кроме одной. В какой-то момент Ицик вдруг заметил на Красной площади этот большой дом. - Что это? – спросил Ицик у караула, который прусским шагом отмеривал расстояние. Из очереди ему ответили. - Э, не знаешь, да? Мавзолей! У Ицика сбилось дыхание. Он только один раз был в мавзолее - в Египте, где лежала мумия Тутанхамона. Ему повезло – через четыре с половиной часа очередь, состоявшая из коммунистов и иностранцев, подошла к концу, и он, наконец, увидел главный труп Российской Федерации. Хотя Ицика толкали локтями и кричали, чтобы он не задерживался, он долго разглядывал тело и понял, что оно абсолютно не похоже на Тутанхамона. Этот мертвец был совсем как живой. Ицику даже захотелось его потрогать.
Тут его очередной раз толкнули, он упал на саркофаг, пуленепробиваемое стекло, которое из-за сокращения бюджета заменили на оконное, лопнуло, и, пытаясь не упасть, Ицик ухватился за нос великого трупа. Нос остался у него в кулаке, но тут откуда-то с потолка спрыгнул взвод десантников. Ицика повалили, связали, воткнули кляп в рот, отобрали нос и увезли на Лубянку. На Лубянке приветливый полковник взглянул ему в глаза и ласково спросил: - Что же ты, оголец, реликвию у нас стырить хотел? - Нет, нет, - закричал Ицик, - я только хотел... - Знаем, что ты хотел... - с нежностью продолжил полковник. После чего вскочил и, потрясая чугунным бюстом нацлидера, закричал страшным голосом, - Ты зачем, сука, Лукичу нос оторвал!? Ицик затрепетал. Вдруг из стен кабинета, щелкнув, выдвинулись стволы четырех пулеметов. На всякий случай Ицик сразу лег на пол. Вслед за этим открылась дверь шкафа и оттуда вышел человек в штанах из шкуры нерпы, в кухлянке и пимах, сел в кресло и заговорил по-эскимосски. - Товарищ генерал, - сказал следователь доверительно, наклонившись к Ицику, - много лет был резидентом на Аляске – работал вождем племени. Тут генерал неожиданно замолчал, помотал головой и огляделся по сторонам. В конце концов взгляд его неожиданно уперся в Ицика. - Русский знаешь? – вдруг спросил он с эскимосским акцентом. - Знаю, - ответил Ицик, - Но плохо. - Почему плохо? – грозно вопросил генерал. - Я, э-э-э... - Русофоб?! – вскочил он с места. – Ах ты, падла сионистская! – неожиданно возопил генерал ужасным голосом. После чего бросился к шкафу, вытащил оттуда китобойный гарпун из бивня нарвала и, выкрикнув что-то по-эскимосски, бросился на Ицика.
6. Америка
А в это время Вадя в поисках Ицика увидел проходивших мимо полицейских и, забывшись, приветственно улыбнулся. Они остановились и подозрительно на него посмотрели. Потом один из них расстегнул кобуру, подошел к Ваде и спросил: - Чего скалишься, козлина? Вадя начал что-то бормотать, но ему быстро заломили руки, дали дубинкой по голове и отволокли в отделение. Там ему еще не успели надеть на голову полиэтиленовый мешок, как Вадя уже сознался, что он израильский диверсант, который штурмом хотел взять Кремль и свергнуть Вождя. Пока дежурный созванивался с Лубянкой, в КПЗ его долго били таджикские, чеченские и абсолютно славянские люди. После чего его передали в ФСБ, и он встретился с выжившим после беседы с генералом Ициком. Их быстро обвинили в экстремизме и членовредительстве, решив посадить пожизненно. Но, в конце концов, обменяли на русского шпиона, отслужившего 36 лет директором ЦРУ. Соединенные Штаты встретили их приветственными улыбками. В Америке улыбались все. Но Вадя, наученный горьким опытом, увидев полицейских, состроил самую угрюмую и мрачную гримасу, которую знал. Ицик же мог бормотать теперь только по-эскимосски. ФБР задумалось - уж не заслали ли русские своих шпионов? Ваде для профилактики дали дубинкой по голове и посадили в местный КПЗ, где его долго били негры, представители Коза Ностры и абсолютные англосаксы. И пока Ицик на чистом эскимосском доказывал, что он не русский шпион, а израильский профессор всех наук, Вадю в это время вытащили из камеры. К тому времени он выглядел так, что во избежание международного скандала пришлось окончательно докрасить его физиономию в иссиня- черный цвет и, выдав его за афроамериканца, заодно с Ициком отправить в Израиль.
Но как раз в это время в Израиле, как обычно, забастовали работники аэропорта, уборщики, Моссад, Кнессет и премьер-министр. Правительство пало, в связи с чем полеты в Израиль были отложены до следующих выборов. Друзьям пришлось
добираться до родины кружным путем через Швецию и Германию.
7. Европа
В Швеции было так холодно, что Вадя выследил первую попавшуюся мохнатую кошку, поймал ее и прижал к груди. Как только он это сделал, 250 шведов окружили его и стали бить. Вадя не мог понять, за что его бьют. Тогда Ицик, присевший невдалеке отдохнуть, перевел ему их крики. Оказывается, бывшие викинги обвиняли его в охоте на животных (что было теперь у них преступлением), зоофилии и нарушении экобаланса. Поняв, что Ицик – Вадин друг, защитники природы набросились и на него. Заметив идущую далеко впереди толпу, Вадя и Ицик вырвались, оставив в руках экологов свои одежды, и в поисках защиты догнали демонстрацию. Толпа приняла их с бурным энтузиазмом. Подняв друзей над головой и передавая с рук на руки, их перенесли в начало колонны, и голые Ицик с Вадей оказались во главе марширующих. За ними весело шагал глава города, за ним вся мэрия, педагоги, врачи, представители малого и большого бизнеса, спортсмены и военнослужащие. Ваде вспомнилось празднование Первомая. Но что-то мешало ему принять эту демонстрацию за известный праздник трудящихся. Быть может, флаги с изображением радуги, а может, большие надувные члены, которые вместо портретов коммунистических деятелей держали над собой эти трудящиеся. Тут кто-то подскочил к Ваде и Ицику, быстро накрасил им губы помадой и попросил взяться за руки. В таком виде им и пришлось бежать впереди веселой толпы. Так они добежали до Норвегии, и там Вадя и Ицик, окончательно замерзнув, стуча зубами, смогли выговорить только одно слово: "Израиль, Израиль!", надеясь, что добрые норвежцы отведут их в израильское посольство. Но жители страны фьордов, заслышав ненавистное им слово, с криками: "Геноцид!" набросились на путешественников. Вадя по наивности решил, что геноцид устроят им с Ициком, но,
закрывая голову руками, Ицик сообщил ему, что, наоборот, это
они с Вадей устроили геноцид арабскому народу.
Пришлось бежать обратно в Швецию, из Швеции по мосту – в Данию, где разгневанная общественность, узнав, что Ицик – израильский ученый всех наук, вышла с плакатом “Бойкот израильтянам всех наук!" И как Вадя ни пытался объяснить, что он-то эксперт, а не ученый, а до Израиля вообще жил в тундре, это не помогло - общественность довела обоих до границы и выкинула в Германию. Немецкие пограничники радостно встретили их непроизвольным: "Германия – юден фрай!" После чего извинились, ссылаясь на наследие проклятого прошлого, и со слезами в голосе и криками "Нихт фрай! Нихт фрай!" уговорили Ицика и Вадю не жаловаться начальству. Когда они добрались до Берлина, местное руководство встретило их пивом, сосисками и раскаянием. Им тут же сообщили, что пограничники уже допрошены с пристрастием, выявлено нацистское прошлое их предков, они уволены, но, к сожалению, не расстреляны в связи с общегуманной политикой Германии и отсутствием смертной казни. За что начальство и приносит свои глубокие извинения. Вадя был поражен оперативностью доноса и скрупулезностью дознания. Власти предложили им прогулку по центру Берлина и осмотр достопримечательностей. Пройдя по Штурмбаннфюрер- штрассе, они наткнулись на местную достопримечательность. Ею оказалась немолодая женщина в красном бюстгальтере с порт- ретом Льва Толстого и с плакатом в руке. Экскурсовод любезно объяснил им, что по закону проституция относится к области сервиса, и безработный может быть трудоустроен подобным образом. Но эта дама уже третий год протестует против своей переквалификации из литературоведа в публичную женщину. Войдя в ее положение, мэрия разрешила ей осуществлять протест по месту работы. Вадя и Ицик не могли оторвать взора от инакомыслящей. Литературовед подкрасила губы, вздохнула и поставленным голосом произнесла: “Дорогие гости нашего города! Буду рада предложить вам наш список сексуальных услуг. Оплата осуществляется кредитными картами”. Две проходившие мимо старушки прервали ее, неожиданно радостно задрав блузки и обнажив усталые груди. Они восторженно прокричали: "Мы волонтеры!" Ицик затрепетал, готовясь немедленно присоединиться к сексуальной революции, но Вадя крепко схватил его за рукав и потащил за собой. Так они добрались до аэропорта. Работники Люфтганзы взяли под козырек. И через каких-нибудь четыре часа Вадя с Ициком оказались на Родине. В Израиле их встретил Неучитель, и, расчувствовавшись, они прижались к его груди.
Политические прения
У Вади и Ицика были прямо противоположные политические взгляды. Что, собственно, не мешало их относительно мирному сосуществованию. Ицик, в обычной жизни довольно кроткое существо с некоторыми психическими отклонениями, мечтал захватить весь мир. Он претендовал не только на всю территорию Ближнего Востока, но хотел мыть сандалии в Индийском, Атлантическом и Тихом океанах. И еще Ицик, как отъявленный националист, не жаловал арабов. Ему почему-то казалось, что они хотят уничтожить Израиль.
Вадя, наоборот, арабов любил. И хотел им отдать все земли вплоть до Желтого моря. Хотя все-таки не собирался возвращаться, как желали ему то арабские лидеры, в деревню Малые Тунгуссы. Зато он захотел вступить в коммунистическую партию Израиля. Но в последний момент испугался запрета на частную собственность – отберут собаку Чу, подумал он, и поминай как звали. Вместо этого он вступил в еврейско-арабское общество любви и прекращения оккупации "Мир сию же секунду!”
Честно говоря, Вадя не так хотел еврейско-арабской любви, как, прослышав о создании при сообществе хора, горел желанием что- нибудь спеть. У себя на неисторической родине, погоняя оленью упряжку, Вадя всегда что-нибудь пел. Особенно ему нравилась песня, услышанная им от одного заезжего сиониста, которая называлась Атиква и в переводе на русский звучала приблизительно так:
Пока еще в глубине сердца томится еврейская душа,
И вперед, на восток, к Сиону обращен взор.
Еще не угасла надежда двух тысяч лет —
Быть свободным народом на нашей земле,
Земле Сиона и Иерусалима.
Но когда Вадя, перед заседанием хора, предложил его председателю спеть вместе любимую песню, тот посмотрел на него, как на безумца.
- Что это тебе взбрело в голову? – возмущенно и строго спросил он. - Тебе, как новоприбывшему, объясню. Ты только вслушайся в текст. А разве арабская душа не томится, оккупированная еврейской? Почему это именно к Сиону обращен взор? Что здесь медом намазано? И что значит "наша земля"? Она не наша, она палестинская. Мы ее захватили и мучаем местное население. Стыдись! Вадя от стыда покраснел и прошел в зал заседаний. Перед открытием собрания все обнялись, причем Вадя, не отличая евреев от арабов, хотел по незнанию обняться с евреем, но ему вовремя дали по рукам и подтолкнули к одинокому арабу, оставшемуся по недосмотру руководителей без еврейских объятий. После чего на мелодию Марсельезы был торжественно исполнен гимн общества.
Гимн общества
еврейская партия - Оккупанты, убийцы, расисты, Сионисты проклятые мы! арабская партия - Вы преступники и террористы.
еврейская партия - Это мы!
арабская партия - Это вы!
еврейская партия - Это мы!
арабская партия - Это вы!
еврейская партия - Это мы, это мы, это мы!
еврейская партия - Мы евреи, но граждане Мира, Мы хотим Палестину отдать.
арабская партия - Мы арабы, не граждане Мира, Мы хотим Палестину забрать.
совместная партия - Заживем мы как родные братья,
еврейская партия - Поменяем Израиль на мир
арабская партия - На земле без евреев – вот счастье!
еврейская партия - А мы в море... Вус тистэс?! Вейз мир! *
После исполнения гимна все опять расцеловались и принялись обсуждать насущный вопрос о переименовании хора из еврейско-арабского в арабско-еврейский.
- Ну, Вадя, - явно с подвохом спросил председатель, - а ты как считаешь? Вадя, уже не знающий, как и считать, долго запинался, а потом все-таки пробормотал: - Ну, наверное, если государство – еврейское, то и хор еврейско... Ему не дали договорить. - Расист, арабофоб, проклятый фашист! – закричали евреи. Председатель не удержался и запустил в Вадю ботинком. - Ах ты, подлый националист! Арабская часть хора с интересом и удивлением рассматривала разъяренных евреев. - Долой предателя! - кричали евреи, – Долой ястреба войны! Арабы на всякий случай, опасаясь братоубийственной резни, быстро вытолкали Вадю за дверь. После чего Вадю навсегда исключили из общества "Мир сию же секунду!", и он понуро побрел домой, так и не сумев спеть свою любимую песню.
* Приблизительно (на идиш) “Что случилось?! Боже мой!”
В поисках 10 колен
Однажды Вадя и Ицик прочитали в газете, что, оказывается, пуштуны - потомки одного из десяти потерянных еврейских колен. Об этом свидетельствовали археологи и даже один пуштун, добравшийся до Израиля. Понятно, что друзья не могли отнестись к этому спокойно. Они решили поведать правду всему пуштунскому народу. Для этого Вадя и Ицик обрили головы наголо и отрастили большие бороды. После чего на блошином рынке купили у знакомого узбека два стеганных халата и казахские тюбетейки. Надев все это, они поехали в аэропорт Бен-Гурион. Там их сразу задержали, отправили в ШАБАК и долго мучили, пока они не сознались, что являются пакистанскими шпионами. Но на вопрос, кто их заклятые враги, Ицик честно ответил, что мама, а Вадя, что волки с реки Малая Тунгусска. Тогда в ШАБАКе решили, что они не только шпионы, но и умалишенные. И что лучше отправить их куда-нибудь подальше, в какой-нибудь Туркменистан. В Туркмении у трапа их встретил взвод личной гвардии Отца всех туркмен и с почетом препроводил в тюрьму. Завидев орудия азиатских пыток, Вадя и Ицик еще быстрей, чем в ШАБАКе, признались, что они те самые евреи, которые в 1917 году создали СССР,ав1991егоразвалили. Приэтомхотелиспоитьтуркменский народ, но у них ничего не вышло, и они споили русский. Для профилактики их пытали всего 18 дней, а остальные пять месяцев они простояли под портретом Туркменбаши и учили наизусть его "Рухнаму", которая, как им объяснили, есть "философско-историческое исследование духовности туркменского народа". После чего были выкинуты за пределы страны. За пределами их ждал Афганистан. Увидев афганскую землю, они закричали:
- Пуштуны, братья! Вы - евреи!
На что братья ответили пулеметным огнем. Тогда им пришлось пробежать всю Юго-Восточную Азию и сдаться в плен в дружественном Бангкоке. Там их запаковали в два чемодана и дипломатической почтой отправили в Израиль.
Философия неудовольствия
1. Коллекционер Время от времени Вадю охватывали приступы жадности. Возможно, это было наследственное. Не исключено, что это ему передалось от деда - Красного Абрама, который хотел все у всех отобрать. Во время этих приступов Вадя начинал хватать разные вещи, попадавшиеся ему под руку, и тащить их домой. Так он принес: мусорный бак, сломанный фаллоимитатор, керогаз времен турецкой империи, чей-то сиреневый бюстгальтер и старый английский пробковый шлем. Все это он притащил к себе в комнату и осторожно положил на верх самой ближней к дверям кучи. За время приступов жадности Вадя натаскал домой такое немыс- лимое количество предметов, что комната его была завалена горами вещей, сквозь которые вела узкая тропка. После того, как Вадя принес мотыгу времен неолита, Неучитель внимательно посмотрел на него и, обозрев комнату, спросил: – Вадя, неужели ты получаешь от этого удовольствие? Вадя надолго задумался. Он пошел к Ицику и спросил: - Ицик, что есть удовольствие? В ответ всезнающий Ицик рассказал ему об известном эксперименте. Крысам долго нажимали на центр удовольствия в голове, и они сошли с ума от радости. Вадя удивился. Он закрылся на ключ и стал нажимать на разные части своей головы, но радость не приходила. Может, радость дана не всем? - подумал он. Все это так взволновало Вадю, что он перестал ходить на работу. Что есть удовольствие? – лихорадочно думал он днем и ночью. В конце концов он не выдержал и пошел к Неучителю. - Неучитель, - спросил он, - что есть удовольствие? - А что есть тьма? – ответил Неучитель. - Не знаю, - искренне сказал Вадя.
- Тьма есть отсутствие света, - глубокомысленно произнес Неучитель, - А что есть свет?
- Отсутствие тьмы! - догадался Вадя.
- Молодец, - сказал Неучитель и, осмотрев Вадю со всех сторон, заключил, - ты мыслишь, значит существуешь. Обрадованный Вадя выбежал от Неучителя. “Я существую! Я существую!”, – радостно кричал он на бегу и вдруг остановился как вкопанный. Откровение посетило его. "Удовольствие - это отсутствие неудовольствия!”, – закричал он еще громче и прохожие стали оглядываться на него. - Тогда что есть неудовольствие? – спросил он у самого себя вслух, – Это отсутствие удовольствия! – радостно прокричал он. Теперь Вадя точно знал, что у него есть два состояния: удовольствия и неудовольствия. Но при этом он не мог понять, что же он чувствует в каждый конкретный момент. Он так запутался с этими категориями, что опять пошел советоваться с Ициком.
2. Эмпирики - Ицик, - спросил Вадя, - когда наступает удовольствие, а когда наоборот? Ицик задумался, а потом честно сказал: - Не знаю. Но я ученый, - продолжил он, - а ученый должен все знать! Они отправились к Неучителю. Но он, заслышав их вопрос, сказал: “Дураки”, и захлопнул перед ними дверь. Путь познания был тернист. Выйдя на улицу, они задали тот же вопрос первому встречному солдату. - А вы поезжайте в Рамаллу, там узнаете, - ответил он и засмеялся. Обрадованные, они сели в машину и за полчаса добрались до Рамаллы. Там их встретили градом камней и автоматными очередями. Они едва успели унести ноги. - Да, - задумчиво сказал Ицик, вернувшись, - видимо, это и было неудовольствие.
- А когда мы спаслись, - добавил Вадя, - это, наверное, было удовольствие.
И тут Ицика осенило:
- И вот, удовольствие уже прошло, а следующее неудовольствие еще не наступило. Что же теперь происходит?
Вадя ошарашенно смотрел на него. Никогда он не видел, как делались научные открытия.
- Эврика! - закричал Ицик, - Сейчас - переходный период. Вадя захлопал в ладоши.
- Переходный период, - вскричал Ицик, - это и есть жизнь! - Потрясающе! – сказал Вадя.
Они приехали домой, и Ицик написал монографию “Что есть жизнь”. Она состояла из 825 страниц, и основным постулатом ее первой части служило изречение “Жизнь есть переходное состояние от неудовольствия к удовольствию”. Впрочем, во второй ее части на всякий случай доказывалось, что также верен и обратный постулат: “Жизнь есть переходное состояние от удовольствия к неудовольствию”.
Радостный Ицик прибежал к Неучителю и вручил ему монографию.
“Дорогому Неучителю, - значилось на первой странице, – С радостью познания, Ицик”. В скобках карандашом было приписано “и Вадя”. Неучитель посмотрел на монографию и сказал:
- Молодцы! В неудовольствии мы рождаемся, проживаем жизнь и в неудовольствии умираем. Гениально! – и потрепал Ицика и Вадю за щеки. – А может ли быть наоборот: в удовольствии рождаться и в удовольствии умирать? - и вновь потрепал обоих за щеки.
Озадаченные Ицик с Вадей вышли из дома Неучителя. Они не могли разрешить эту новую поставленную перед ними задачу.
3. Дилемма Для обсуждения проблемы Ицик созвал Научный совет Академии. Трое суток заседали ученые и не смогли прийти к консенсусу. Научный симпозиум мог бы длиться до скончания века, но Ицик предложил проэкспериментировать. Как известно, многие открытия сопряжены с большим риском и человеческими потерями. Мы не будем описывать подробности проведенного им на скажем лишь о его результатах.
Как показалось Ицику, наиболее принципиальные ученые, только заметив его приготовления к опыту, предпочли умереть сами (видимо, с удовольствием), что же касается ренегатов – они долго сопротивлялись и из-за этого отдали Богу душу без всякой радости. Таким образом, проблема вновь не была решена, отложена на неопределенный срок и объявлена задачей тысячелетия. Все надеялись, что родится очередной Перельман и решит ее.
Вадя, Ицик и чужая война
В Израиле Вадя, как это не удивительно, впервые столкнулся с едой под названием “борщ”. Он давно слышал о борще, но был уверен, что это красный зверь, который не водится в устье Малой Тунгусcки. Но в Израиле он увидел, что некоторые варят из него вкусный суп. Ему сказали, что есть даже государство, где все едят борщ. Он купил билет и полетел в эту страну. Страна называлась Украиной. Вадя наелся борща, но так и не нашел красного зверя. Тут как раз началась полувойна с Россией. Вадя, как бывший израильский летчик, потребовал себе боевой самолет. Получив отказ, Вадя загрустил. Тогда он решил организовать митинг. Для этого он отправился на границу с Россией, на берегу речки влез на танк и, обращаясь к врагам, закричал: “Проклятые ватники, сепаратисты, захватчики! Мы требуем следования международным законам! Русские, go home!” Он так долго кричал, что изрядно вдохновил столпившихся возле него защитников. Один из сподвижников, допив горилку, оглядел мутным взглядом собравшихся и, воодушевленно икнув, закричал: “Бей кацапов и жидов!” Все закричали “Ура!” и стали искать кацапов. Не найдя ни одного даже плохонького кацапа, присутствующие обратили взоры на Вадю. Вадя в это время собирался вновь прокричать что-то героическое, но один из защитников так заехал ему в ухо, что Вадя скатился с танка. Тогда другие соратники подбежали к Ваде и, все вместе, навалясь, радостно начали его молотить. А в это время, волнуясь за судьбу Вади, Неучитель послал вслед за ним Ицика. Но Ицик, конечно, все перепутал и вместо Украины прилетел в Ростов. В поисках Вади он перешел границу, но наткнулся на гурьбу ополченцев. Чтобы избежать четвертования как иностранному шпиону, ему пришлось немедленно возглавить
отряд. После чего он всей душой захотел присоединить к России ее бывшие части, объявить Русский мир и защитить русских людей в Киеве, Лондоне и Нью-Йорке.
В конце концов, именно в тот момент, когда Вадя, вдохновляя своих сторонников, взобрался на танк, на другом берегу речки Ицик объявил о создании Новороссии и поднял георгиевский флаг. Как раз в это время подошли двадцать четыре дивизии российских отпускников с прихваченными в отпуск “Буками”. Тогда Ицик забрался на один из них и вдруг неожиданно для себя запел арию хора из оперы “Иван Сусанин” или “Жизнь за Царя”. Он пел ее так долго, искренне и фальшиво, что изрядно надоел ополченцам, а когда он дошел до слов “Славься, славься, ты Русь моя, Славься, ты русская наша земля!” ополченцы с криками “Ах ты, жидяра!” стащили его вниз. И пока Ицик продолжал утверждать, что “Русь моя!”, сделали из него отбивную. В это время отряд митингующих на той стороне реки горилкой праздновал победу над Вадей. И ополченцы, достав большую бутыль самогона и тоже отметив свою викторию, закричали: "Ну хохлы, за победу над пархатыми!" На той стороне закричали "Ура!" Враги крякнули, выпили и, забыв о вражде, бросились в речку брататься. Поколоченные Ицик и Вадя отползли в сторону и, взявшись за руки, добежали до ближайшей миссии ОБСЕ, которая их и доставила в аэропорт Бен-Гурион. Там они, побитые, обнялись и, как всегда, заплакали на груди друг у друга.
