роман "Свидетельство"
Весь следующий день я не мог работать. Я все время вспоминал рассказ соседа. То, что он сообщил мне, не укладывалось в моей голове… И еще я думал о господине Перле. О его отважном противостоянии и о бесславном его конце. «Как это вообще возможно - отказаться от памяти?!» – с негодованием вопрошал я себя.
А быть может я тогда просто завидовал жителям города… Ведь я не обладал их способностью. Впрочем, вскоре после всех этих раздумий и недоумений я отправился в кабачок, прихватив с собой книжку. Я люблю, завтракая, читать газеты. За неимением их в этом городе, я решил почитать «Знаменитых людей».
Мое появление с книгой под мышкой произвело настоящий фурор. Публика долго упрашивала, уговаривала, а под конец, буквально заставила меня читать вслух. Мое предложение научиться читать самим было с негодованием отвергнуто – видимо, обыватели еще не совсем забыли старые травмы.
Это развлечение, будучи единственным в городе, так увлекло их, что чтения наши стали ежевечерними. Половина городка собиралась на них и те, кому не хватало места в кабачке, рассаживались на принесённые с собой стулья прямо на площади перед распахнутой дверью. Я прочел им всю книгу, недоумевая по поводу их восторгов. Я рассказал им обо всех перечисленных там знаменитостях, начиная от Адама и кончая последним Далай-ламой. Оказалось, что, живя в самом центре нашего континента, славящегося своей культурой, они умудрились не помнить ни об одном из них. Тору им тоже удалось основательно забыть, судя по тому воодушевлению, которое вызвал у них рассказ о Моисее, выведшим евреев в Землю Обетованную.
По окончании затянувшихся чтений несколько горожан подошли ко мне на улице и робея, попросили меня показать в книге то место, которое из скромности я не зачитал им. Не понимая, что они имеют в виду, на всякий случай я поклялся, что прочитал всю книгу от корки до корки. И тут они, даже не улыбнувшись, спросили, почему же я тогда ничего им не прочитал о себе? Подавив смех, я уверил их в том, что не пользуюсь известностью нигде, кроме, пожалуй, их городка. На что они немедля ответили, что такая фигура, как я, без всякого сомнения, знаменита и за пределами их города. На этом, собственно, наш короткий диспут и был завершён.
Это небольшое происшествие, конечно, не вызвало бы у меня ничего, кроме улыбки, если бы вскоре я не увидел, как несколько горожан, едва завидев меня, стали отвешивать мне глубокие поклоны. Вообще с некоторых пор я стал замечать, что отношение ко мне в городе существенно изменилось. Прохожие теперь, заприметив меня, начинали о чём-то шушукаться, указывая в мою сторону пальцами. А г-жа Финк, перебежав ко мне с противоположной стороны улицы, судорожно вцепилась в край моего плаща и начала бормотать о том, каким чудом явилось моё пришествие (она выразилась именно так) в их город, и как долго ждали они кого-либо, кто, наконец, укажет им, куда направить свои стопы. Пафос последней фразы, видимо, несколько лишил ее дара речи, поэтому далее она проверещала что-то уже совершенно нечленораздельное, прижала мою руку к своей пышной груди, потом попыталась ухватить ее губами, промахнулась и, страшно смутившись, убежала на другую сторону улицы. Там моментально её окружила толпа дамочек, принявшихся обсуждать что-то, указывая на меня, подмигивая и вереща. Я понял, что г-жа Финк, столь отважно бросившаяся ко мне, стала предметом зависти её товарок.
Из всей галиматьи, произнесённой ею истерическим шёпотом, я уяснил себе, что я, на её взгляд, и есть - наконец-то явившийся долгожданный властитель дум. Кулинар Рутер был прав: население этого города нуждалось в какой-нибудь местной знаменитости.
Подтверждение этой мысли нашлось столь скоро, что заставило меня задуматься о той странной роли, которую я невольно играю в удивительном этом городишке. А именно: появление моё в кабачке завсегдатаи начали встречать почтительным вставанием и продолжали торжественно стоять до той поры, пока я, не очень понимая в чём дело, ни плюхался на первый попавшийся стул. После чего каждый из присутствующих считал своим долгом подойти ко мне и засвидетельствовать своё глубочайшее почтение.
Обычно теперь посетители весь вечер смотрели мне в рот, а сам кабатчик раз десять пытался угостить меня местной наливкой. Честно говоря, всё это не вызывало у меня особого энтузиазма. Наливку, как я уже говорил, я терпеть не могу, а столь долго быть в центре внимания даже таких наивных глупцов, как присутствующие в кабачке лучшие умы города, я не привык. Все разговоры теперь крутились вокруг того, как долго ждали они появления кого-либо, кто, наконец указал бы им верный путь.
В действительности, я никак не понимал, для чего мне указывать кому-нибудь какой-нибудь путь. Честно говоря, я не смог бы указать даже верную тропинку. Не говоря уж о том, что, во-первых, этот город отлично существовал и без всяких указаний. А во-вторых, надо было быть окончательно спятившим, чтобы предлагать какой-то путь этим тихим, набитым чолнтом простакам. Но, тем не менее, разговоры на эту злосчастную тему не прекращались в кабачке до глубокой ночи. И я начал все более отчетливо чувствовать, что невольно становлюсь воплощением тайных грёз безумного города.
Сомнений не было - меня окружали глупцы. Должен ли я поневоле считать себя мудрецом? Конечно же, нет. Но, с другой стороны, рассуждал я, искушение велико, да и в общем оправдано: если в городке проживают одни глупцы, то на их фоне - я и вправду мудрец. Наша реальность ограничена городом. Его жители практически ничего не знают о том мире, что существует вовне. Конечно они могут предположить, что за границами их знаний есть иной, «лучший из миров». Но возможно и жители того мира думают о нас также. Тогда мы похожи. И если в этом мире я выгляжу мудрецом, то вероятней всего останусь им и в мире соседним.
Эти размышления по дороге домой прервал нагнавший меня кулинар Рутер. Вернее, мне показалось, что он специально ожидал меня на улице, чтобы проводить до нашего дома. Судя по тому, как гордо оглядывался он, идя рядом по мощённому тротуару, как выглядывали из окон, несмотря на столь поздний час, жители соседних домов, как косил он взглядом на высунувшиеся головы, можно было с уверенностью сказать - эта вечерняя прогулка со мной явилась часом его триумфа.
Сосед, то с преувеличенной почтительностью отставая на шаг, а то, суетливо забегая вперёд, сообщил мне, что, как он уже рассказывал ранее, город давно ждал кого-нибудь, кому смог бы доверить свою судьбу. Как именно это сделать, даже найдя такую личность, жители ещё не решили.
Конечно же толчком к этому оказалась и зачитанная мною книга о знаменитых людях, которая и переполнила чашу их едва сдерживаемого терпения. Услышав о том, что каждый народ имел своего героя, вдохновленное население не выдержало и разом признало во мне вождя.
В этом месте рассказа кулинар Рутер вынужден был прерваться, потому что мы подошли к нашему дому, возле которого уже толпилось приличное число дамочек. Они шушукались и, ещё издали завидев меня, направились в нашу сторону, делая вид, что прогуливаются, сверкая при этом глазами и всячески пытаясь привлечь моё внимание. Поравнявшись с нами, дамочки попытались завладеть моею рукой и несколько быстро склонённых голов не оставляли сомнения в их намерении поцеловать мой рукав. Но спутник мой, решив не уступать без боя своей привилегии, шуганул их, и дамочки, взвизгивая и строя гримасы, бросились врассыпную.
Наконец, я смог отделаться от словоохотливого соседа и, прервав бесконечное его прощание, захлопнул дверь. Оставшись, наконец, один, не снимая плаща, я улёгся на кровать и попытался переварить всю обрушившуюся на меня информацию. Особенно не давало покоя мне то, что успел сообщить сосед уже на лестнице, поминутно раскланиваясь и распахивая передо мной мою собственную дверь. Он рассказал мне, что население города, боясь очередного разочарования, коим явилось бы, например, - мой внезапный побег из города или моё нежелание принять на себя столь высокую роль, решило совершить нечто. Нечто такое, что ещё несколько дней будет сохранено в строжайшей тайне, а потом объявлено всенародно и в результате чего начнётся, наконец, новая жизнь. И я, по их глубокому убеждению, смогу тогда, наконец, выполнить предназначенную мне миссию.
Честно говоря, что-то настораживало меня в этом их маниакальном стремлении навязать мне исполнение не очень понятных для меня функций. И жили бы себе спокойно, рассуждал я тогда, на кой чёрт я им сдался? Но, видимо, горожане всерьёз решили не упустить счастливую возможность изменить свою жизнь.
При этом все эти господа уже изрядно начинали действовать мне на нервы. Их внимание ко мне стало доходить до смешного и нелепости, с которыми я вынужден был теперь сталкиваться, всё больше и больше раздражали меня. Мало того, что всё население города пристально следило за каждым моим шагом, так что, если бы я даже и намеревался бежать, эту мечту надо было бы немедленно похоронить, так они завели новую моду - встречать меня по утрам у дома. Зрелища глупее этого трудно было себе представить. Они выстраивались по обеим сторонам улицы, и когда я выходил, мужчины непременно склонялись в глубоком поклоне, а их дамочки, стоя в отдалении, взвизгивали и махали мне своими безвкусными шляпками. После чего в две шеренги пристраивались у меня за спиной и сопровождали меня до кабачка. Причём ни один из этих глупейших господ теперь не решался переступить порог до того, пока я первым не войду в него. Всё это напоминало какую-то нелепую игру или неизвестный мне ритуал, впрочем, вызывающий у всех его участников, кроме меня, неподдельный восторг.
Я подумал, как мало на свете умных людей. Да и добрых, по существу не так много. А уж талантливых – совсем ничего… Тогда из кого же состоит большинство? Из глупых, злых и бездарных?.. Странно, но быть может это и есть – открытие мира. Быть может таким он и предстает в действительности. А остальное – иллюзия, в которую я жажду поверить. Видимо, справедлива была г-жа От, любившая меня 32 года, когда сказала, прощаясь, что я похож на иллюзиониста, не имеющего понятия, чем закончится его иллюзия.
Я чувствовал, что в городе что-то происходило. Кулинар был прав: они готовились к неким событиям, в которых, видимо, мне была отведена центральная роль. Я видел это по всему, начиная от их пристального ко мне внимания и кончая тем преувеличенным и ставшим уже назойливым восхищением, которое я вызывал повсеместно каждым своим жестом или обращением к ним.
Их дамочки, прогуливаясь вокруг кабачка в ожидании своих пузатых мужчин, раскланивались со мной самым любезным образом, на какой они только были способны. Причём каждая норовила оказать мне какие-то особые знаки внимания, чтобы как можно более отличиться перед товарками. Иногда они доходили до того, что приподымались на цыпочки и пытались заглянуть мне в глаза - оценил ли я их старания. Господи, но для меня они были все на одно лицо и их ужимки, улыбочки и всякие штуки я уже просто не переваривал. Однажды ночью, однако, они перешли все границы дозволенного. Не успел я заснуть, а ложился я теперь очень поздно, потому что невольно ожидал развития этих безумных событий, так вот не успел я заснуть, как немедленно услышал странное поскребывание о мою дверь. Это показалось мне подозрительным и я, скорее от страха, а не от храбрости, изготовился и решительно распахнул дверь.
На всей моей лестнице, а она как-никак насчитывала восемнадцать ступеней, толпились проклятые дамочки. Они зашуршали своими веерами и, спотыкаясь, стали отступать назад, друг на друга, так что в результате в конце лестницы образовалась целая свалка. А дамочки всё продолжали сыпаться сверху, и казалось, что им не будет конца. В раздражении я захлопнул дверь. Взвизги и охи всё ещё раздавались. Я вновь приоткрыл дверь и увидел внизу лестничной площадки беспомощную свалку. Дамочки валялись как попало, словно сломанные куклы. При этом каждая ненароком успела быстро взглянуть на меня и, переворачиваясь, взмахнуть своими разноцветными панталонами.
Я не находил у себя ничего общего с населением этого города. Они продолжали пить наливку, разглагольствовать и готовиться к каким-то событиям. Я перестал ходить в кабачок. Беседовать с ними стало невыносимо: они постоянно несли всякий вздор, таинственно закатывали глаза и подмигивали друг другу, прикладывая свои толстые пальцы к губам, в знак сохранения полнейшей и совершеннейшей тайны. В результате они довели меня до того, что теперь я день и ночь пытался разгадать их проклятые замыслы. Я старался ответить себе на вопрос: что же такое могло прийти в их пустые головы? Только глупые дамочки своими неуклюжими попытками добиться моего расположения иногда отвлекали меня от этих тягостных мыслей.